Долина Новой жизни
Шрифт:
Представители новой человеческой породы стояли около кресла властителя, несколько смущенные приходом незнакомых людей.
– Марс, дитя мое, – сказал Куинслей ласково, – подойдите и поздоровайтесь с дядями. Вы можете хорошенько пожать им руки. – Ребенок с серьезным лицом, глядя исподлобья, подошел к нашим друзьям и подал руку сначала одному, потом другому. Оба почувствовали: рука у малыша как клещи. Клэр попробовал похлопать мальчугана по плечу – мальчик не шелохнулся, лишь дрогнули упругие, сильные мышцы; взор был суров и решителен.
Куинслей засмеялся.
– Ну, Марс, идите ко мне. Дядя не хочет вас обидеть. Теперь не желаете ли вы поговорить с Пифагором? – продолжал
Остренькие глазки мальчика закрылись на секунду и тонкий голос произнес ответ.
Мистер Клэр добросовестно проверил результат, поработав карандашом в своей записной книжке.
– Так, – сказал он, – верно. Ну, а можете ли вы, Пифагор, разделить 228566 на два?
Ребенок презрительно взглянул на англичанина и повернулся к нему спиной.
– Вы обижаете его, – сказал Макс Куинслей, – он может возводить числа в степень и извлекать корни. Все это он производит каким-то особым способом, нам недоступным. Мозг его подобен счетной машине. – С этими словами Куинслей погладил по голове Пифагора и, обратившись к третьему ребенку, сказал: – Я назвал его Соколиный Глаз, потому что он обладает невероятно острым зрением. Подойдите сюда, малютка, и расскажите мне, что вы видите отсюда на страницах записной книжки нашего гостя? Она повернута к нам так, что вы можете легко все увидеть.
Выпученные глаза мальчика уставились на книжечку Клэра, как два телескопа; он бойко начал читать то, что было записано у мистера Клэра.
– Изумительно, – проговорил англичанин. – У меня почерк очень мелкий, а карандаш уже порядочно стерся.
Герье сидел сгорбившись и смотрел на все происходившее мрачным взглядом.
Соколиный Глаз перевел свои телескопы на француза и произнес отчетливым ясным голосом:
– У этого гостя в правом кармане спрятаны две бутылки, а у того в левом – коробка.
Клэр засмеялся и повернулся боком к наблюдательному ребенку, чтобы скрыть от него револьвер, засунутый в задний карман брюк.
– Он не может видеть через материю, – сказал Куинслей, – но складки на ваших костюмах выступают резко, и он как бы ощупывает ваши карманы… Остальные дети не менее талантливы, – продолжал Макс, указывая на стоявших рядом с ним ребятишек. – Этот отличается гениальной памятью и такой же сообразительностью, у этого – руки музыканта. Пальцы его пригодны для любого самого тончайшего ремесла. А вот этот, немного неуклюжий, создан для упорного тяжелого труда. Вот тот, со слабо развитой нижней частью туловища и с отлично разбитыми грудной клеткой и руками – будущий человек-птица.
Куинслей торжествующе посмотрел на своих гостей, которые чувствовали себя в это время не особенно спокойно. Их волновал вопрос; чем кончится этот принудительный визит?
– Мне кажется, мсье Герье, вам не особенно нравятся мои милые детки? Что вы скажете, если узнаете, что весь последний посев в инкубаториях даст нам этих новых усовершенствованных людей? Что вы скажете, если узнаете, что Ворота будут открыты только тогда, когда в Долине будет не менее десяти миллионов людей этой породы? Нам не нужны будут тогда чужестранные ученые, таланты, гении. Они будут произрастать здесь, в Долине. Солдаты, рабочие и ремесленники затмят своих коллег в остальном мире. Вот тогда-то наше завоевание мира пойдет безо всяких помех, затруднений, мы победим! Дифференцированный человек унаследует землю, вытеснит
Рене отрицательно покачал головой.
– Нет еще.
– В таком случае, вы ее увидите. Вы должны увидеть ее. – Кривая усмешка пробежала по тонким губам Куинслея. – Вы ничего не слышали о ней?.. Нет?.. Тогда я не буду вам ничего рассказывать. Пусть она сама расскажет вам все! Вы не пугайтесь, она устроилась неплохо. Это ведь замечательная женщина. Я не удивляюсь, что мужчинам она так нравится. – Куинслей засмеялся.
Герье не почувствовал гнева, как прежде, когда этот человек позволял себе издеваться над ним. Почему-то Куинслей казался ему несчастным, достойным жалости.
Макс остановился и снова заговорил:
– Я дам вам пропуск в Среднюю и Высокую Долины, а там вы, прежде всего, обратитесь к моему сыну Роберту. Он скажет вам, где мадам Гаро и что она делает. Через две недели вы должны возвратиться ко мне, и мы поговорим о вашей дальнейшей судьбе. Мистер…
– Клэр, – подсказал англичанин.
– Мистер Клэр, – продолжал Куинслей, – будет вам сопутствовать. Мне очень интересно выслушать ваше беспристрастное мнение обо всем виденном в автономной Долине. Теперь, господа, я вас не задерживаю. Я знаю, у вас нет пристанища. Но вы напрасно скрывались. Механические глаза, уши и читатели мыслей делают явным все скрытое. Я приказал отвести вам две комнаты. Завтра вы отправитесь в путь. До свиданья.
… В эту ночь Герье, несмотря на сильную усталость, заснул только перед рассветом. Тяжелые думы бродили в его голове, и ему, более чем когда-либо прежде, стало казаться, что не следовало возвращаться в Долину.
Мистер Клэр долго сидел на кровати. Он снял сапоги и, забыв об этом, стал расхаживать по комнате в одних чулках.
«Ужас, ужас! – думал он. – Что может сделать этот гениальный безумец! Под его ударами погибнет весь мир, рухнет и старая добрая Англия. Нет, нет… этого нельзя допустить». Тут англичанин с испугом огляделся, ему вспомнились глаза, уши и читатели мыслей. Он выключил электрический свет и, закутавшись в одеяло с головой, приказал себе спать.
Приемная Роберта Куинслея была еще пуста. Муки и Марки находились на своих местах в ожидании посетителей, желающих видеть правителя. Часы пробили девять. На монументальной лестнице показались Рене Герье и Джон Клэр. Они медленно поднимались по широким ступеням, устланным плотным ковром.
Лицо Рене было бледно, взгляд безучастен. Англичанин, который с интересом присматривался к каждой мелочи, был, как всегда, свеж и бодр, гладко выбритое молодое лицо резко подчеркивало седину товарища.