Долина Виш-Тон-Виш
Шрифт:
Контент видел по поведению отца, что никакое отступление от строгой буквы этих инструкций недопустимо. Он прикрыл дверь за его удаляющейся фигурой, а затем спокойным и властным жестом приказал своим подчиненным удалиться. Служанки Руфи развели детей по их комнатам, а еще через несколько минут в помещении, уже так часто упоминавшемся, не осталось никого, кроме послушного сына с его встревоженной и любящей супругой.
— Муж, я поеду с тобой, — начала Руфь полушепотом, как только были закончены мелкие домашние хлопоты, чтобы загасить огонь и запереть двери. — Мне не нравится, что ты должен ехать в лес один на исходе ночи.
— Там со мной будет Тот, кто никогда не покидает уповающих на его защиту. Кроме того,
— Неизвестно! Где тот незнакомец, что вошел в наши двери на закате солнца?
— Как ты говоришь, нам это неизвестно. Мой отец не намерен разомкнуть уста по поводу этого путника, и, разумеется, не сейчас нам брать уроки послушания и самоотречения.
— Тем не менее было бы большим облегчением для души узнать хотя бы имя того, кто отведал нашего хлеба и присоединился к нашим молитвам, пусть он и собирался сразу и навсегда исчезнуть с наших глаз.
— Что он, видимо, уже и сделал! — возразил менее любопытный и более сдержанный муж. — Отец не хочет, чтобы мы о нем выспрашивали.
— И все же невелик грех знать, что это за человек, чьи судьбы и странствия не могут возбудить ни нашей зависти, ни соперничества. Я бы хотела, чтобы мы провели больше времени в совместных молитвах. Это не выглядело бы так, будто мы пренебрегли гостем, который явно нуждался в особой поддержке.
— Наши души соединились в молитве, хотя уши наши были глухи к его нуждам. Однако утром мне надо быть на ногах вместе с молодежью, а отмерить милю недостаточно, чтобы добраться до дороги к приречным городам. Пойдем со мной до задних ворот и присмотри за запорами. Я недолго заставлю тебя сторожить.
Контент и его жена покинули дом через единственную незапертую дверь. При свете полной, хотя и скрытой в облаках луны они миновали ворота между двумя наружными постройками и спустились к частоколам. Запоры и засовы маленьких задних ворот были отодвинуты, и через несколько минут муж, взобравшись на круп отцовской лошади, уже скакал резвым галопом по тропе, ведущей в ту часть леса, что ему было велено обыскать.
В то время как муж следовал этим путем, подчиняясь приказам, которым он всегда без колебаний повиновался, его верная жена возвратилась в укрытие из деревянных укреплений. Больше из вошедшей в привычку осторожности, чем по какойто реальной причине для подозрения, она задвинула засов и осталась возле ворот, с беспокойством ожидая результата операции столь же непостижимой, сколь и необычной.
ГЛАВА IV
Во имя всего святого, сэр, чего это вы так уставились?
«Буря»
В девичестве Руфь Хардинг была одной из самых миловидных и обходительных представительниц рода человеческого. Хотя привязанности жены и матери придали новые стимулы ее от природы добрым чувствам, ее характер после замужества не изменился. Послушная, бескорыстная и преданная тем, кого любила, — такой ее знали родители, и те же качества в ходе совместной многолетней жизни открыл в ней Контент. С величайшим самообладанием она бдительно заботилась о тех немногих, кто составлял ограниченный круг ее бытия. Это чувство непритязательно, но активно жило в ее нежном сердце как великий движущий жизненный принцип. Хотя обстоятельства забросили ее на отдаленную и незащищенную границу, где не было времени для привычного распределения труда, она не изменила ни своим привычкам, ни чувствам, ни характеру. Зажиточность мужа избавила ее от необходимости обременительного труда, а встретившись с опасностями дикой природы и не пренебрегая ни одной из обязанностей своего положения хозяйки дома, она в то же время избежала большинства из тех вредных последствий, которые в той или иной мере способны губительно повлиять на привлекательность женщины. Несмотря на тяготы жизни на границе, она оставалась женственной, миловидной и необычайно моложавой.
Читатель легко вообразит, в каком состоянии духа такое существо провожало взглядом удаляющуюся фигуру мужа, занятого делом, подобным описанному нами. Несмотря на многолетнюю привычку, даже самый отчаянный лесной житель редко отправлялся в лес без некоего тайного чувства, что там его поджидает настоящая опасность. То был час для рыщущих и голодных обитателей леса, о чем знали все, и шорох листьев или треск сухой ветки под легкой поступью самого мелкого животного был способен вызвать образ хищной пумы с горящими глазами или притаившегося двуногого, хотя и более умелого, но едва ли менее дикого. Правда, такие неприятные ощущения испытывали сотни людей, в действительности никогда не пережившие подобных ужасов. Тем не менее не было недостатка в фактах, дававших для мрачных и оправданных опасений весомое основание.
Волнующими легендами границы были истории о битвах с хищными животными и кровопролитиях, учиненных бродячими и непокорными индейцами. В далекой Европе могли рушиться троны, гибнуть или завоевываться королевства, и о таких событиях жители этих лесов говорили бы меньше, чем об единственном и поразительном случае в лесу, когда поселенцу потребовалось проявить недюжинное мужество и незаурядную сообразительность. Подобные рассказы передавались из уст в уста с пылом сильнейшей личной заинтересованности, и многие из них переходили от отца к сыну по традиции, пока, подобно тому, как в менее безыскусных сообществах по-настоящему невероятные вещи прокрадываются на сомнительные страницы истории, преувеличение настолько переплеталось с правдой, что становилось невозможным когда-нибудь вновь отделить их друг от друга.
Под влиянием этих чувств, а быть может, побуждаемый никогда не оставлявшей его осмотрительностью, Контент набросил на плечо хорошо проверенное оружие, и когда поднялся на взгорье, где его отец встретился с незнакомцем, Руфь мельком заметила его фигуру, припавшую к шее лошади и мчащуюся сквозь смутный свет этого часа, напоминая один из тех фантастических образов своенравных и тяжело скачущих призраков, о которых так любят рассказывать легенды восточного континента.
Затем потянулись беспокойные минуты, когда ни зрение, ни слух не могли ни в малейшей степени помочь любящей жене, терявшейся в догадках. Она прислушивалась, затаив дыхание, и пару раз ей показалось, что она различает, как копыта ударяют о землю тверже и чаще, чем обычно. Но это случилось, когда Контент взбирался по подъему бокового склона холма и можно было на миг разглядеть, как он стремительно мчится под прикрытие леса.
Хотя Руфи были ведомы тревоги жизни на границе, она, быть может, никогда не знала более мучительных минут, чем те, когда фигура ее мужа слилась с темными стволами деревьев. Из-за ее нетерпения время тянулось дольше обычного, и под влиянием лихорадочного беспокойства, не имевшего какого-то конкретного повода, она отодвинула единственный засов, на который были заперты задние ворота, и вышла совсем за пределы ограждения. При ее подавленных чувствах ей казалось, что частокол заслоняет от нее окрестности. Одна томительная минута тянулась за другой, не принося облегчения. В течение этих беспокойных минут она острее обычного осознала, до какой степени муж и все, кто наиболее дорог ее сердцу, предоставлены самим себе. Чувства жены к мужу возобладали. Преодолев подъем, она медленно пошла по тропе, избранной ее мужем, пока страх незаметно не побудил ее ускорить шаг. Она промедлила только, оказавшись в самом центре расчищенной вырубки на взгорке, где отец задержался в тот вечер, созерцая растущее благоденствие своих владений.