Долина звезд

Кузнецов Константин Викторович

Внезапно, меня пробрал жуткий озноб - вспомнился и Нав, и клин ворон летящих странным образом. Поежившись, я испуганно огляделся по сторонам - лес был спокоен и безмятежен. Даже возвышающаяся впереди Одинокая гора не казалась такой далекой и недосягаемой. В любой другой день я и глазом бы не моргнул и, добравшись до подножья, легко поднялся по выдолбленным ступенькам, и оказался у господина звездочета; но сейчас меня одолевало слишком много сомнений.

Вот также и в детстве, когда какая-нибудь особо искусная сказительница ведала беспризорным ребятишкам страшную историю, о колдунах и ведьмах,

я, пугаясь собственной тени, и прислушиваясь к каждому шороху, шел в приют, пытаясь забыть страшный рассказ.

Во мраке ночи мне то и дело мерещились злобные призраки и ужасные чудовища, заставляя коленки подгибаться, а сердце проваливаться в пятки.

То же самое происходило со мной и сейчас; и я, во что бы то ни стало, старался развеять тревожные мысли.

Добравшись до крутого подъема, я, тяжело отдышался и начал свое очередное восхождение. Каждый раз, с трудом перенося последний рубеж к дому господина звездочета, сегодня, я на удивление легко преодолел этот путь. Ноги привычно ломило от боли; упав на траву, я вдохнул полной грудью холодный воздух, принесенный с вершины горы неугомонным ветром. Осталось немного - пройти поляну, через небольшой ручеек и по вырезанным из камня ступенькам выбраться к тяжелой деревянной двери.

Рядом уже слышался шум водопада. Господин Карвин говорил, что вода здесь пронзает Одинокую гору, вырываясь прямо из толщи камня.

Я ему верил. Да и стоило ли сомневаться, если люди издревле называли водопад - Камнем желаний. Правда не одно из моих желаний так и не сбылось, но я продолжал верить, что когда-нибудь водопад смилостивится и исполнит одну детскую мечту.

Слегка отдохнув, я зевнул и открыл глаза. Отсюда, в такой близи от вершины, звезды казались еще ближе.

Положив руки под голову, я устремил свой взор ввысь, на семь маленьких звезд, а они в свою очередь разглядывали крохотного человечка. Огромный мир сжался до невозможности. Только я и эти семь крупинок - четыре расположенные вытянутым ромбом, две по краям, и одна чуть ниже всех шести. Кажется, это созвездие называлось Иваре - или привычнее моему слуху "Ворон". Я запомнил лишь его, когда случайно заглянул в карты господина Карвина Глида. Все остальные наименования были либо слишком сложными, либо носили имена, которые мой язык наотрез отказывался выговаривать. Да и на небе "Ворон" всегда находился надо мной, куда бы я ни шел и откуда бы ни смотрел. Правда сейчас, неизвестно почему, последняя звезда находилась не снизу, а сверху - словно "Ворон" стремился не ввысь, а наоборот падал, прямиком в здешнюю лощину. Возможно, я ошибался; хотя мне ли разбираться во всех этих небесных круговертях.

Поднявшись по ступеням, по привычке, я отряхнул штаны и направился к двери, ведущей в каменную Авсерваторию господина Карвина Глида (если я в очередной раз не перепутал название), где меня ждала неминуемая расплата за непростительное опоздание.

Понурив голову, изобразив на лице раскаянье и готовность к любой самой жуткой каре, я постучал в дверь Авсерватории и, не дождавшись ответа, осторожно отварил ее.

Покашляв, я тихо произнес:

– Простите, господин Глид, можно? Это я, Курт. Можно войти?

Из-за двери мне ответила лишь тишина. Ни единого шороха или иного звука.

Заглянув в непроглядную темноту, я удержал дверь полуоткрытой и на мгновение, сам не понимая почему, застыл на месте. За моей спиной раздалось резкое кап-кап-кап - я неровно обернулся, пытаясь отыскать среди нависшей части скалы крохотную струйку, стекающую на каменный пол. И, хвала звездам, мне это удалось.

Я осторожно продолжил открывать дверь.

Раньше, господин звездочет никогда не оставлял вход в свою Авсерваторию незапертым, - мелькнула в голове беспокойная мысль.

Дверь предательски скрипнула. Я затаил дыхание и еще раз заглянул внутрь, но меня и здесь поджидала лишь тьма...

Раньше господин Глид никогда не оставлял огромный зал без горящих свечей, вырвалось на волю еще одно недоброе сомнение. И, между прочим, звездочет так боится темноты, что готов хоть весь мир осветить светом свечей лишь бы не оказаться в месте, где властвует мрак.

Я опасливо зашел в зал и первым делом попытался почуять запах воска, но, увы, в воздухе повисла лишь тяжесть сырого помещения. Неужели господин Глид сегодня еще не зажигал свечи?!

Этого просто не могло быть.

Что-то случилось!

Аккуратно вступая на холодный пол, я осторожно, на ощупь, двинулся вперед. Дойти до лестницы и не получить при этом пары синяков для меня не составило особого труда. Я знал нижний зал как свои пять пальцев - на второй этаж господин Глид не приглашал меня никогда. Заставляя ожидать его в прихожей. И мне ничего не оставалось, как только долгие часы ожидания разглядывать и изучать здешнюю обстановку. Вот и сейчас маленькими шажками добравшись до лестницы, я обернулся, и постарался оглядеться. Лунный свет, прорвавшись через старые, неимоверно дырявые занавеси, упал на древний, сильно вздувшийся паркет.

Когда-то, со слов моей заносчивой хозяйки, часто любившей похвастаться перед знакомыми своим муженьком, именно здесь господин Карвин Глид принимал самого короля. Наверное, тогда, зал выглядел совсем иначе: более аккуратно и пафосно. Однако время немилосердно. Король давно мертв, а там где ступала его нога - все поросло мхом.

Мой взгляд остановился на старых, нещадно изуродованных временем картинах. Сейчас, в темноте, на них едва угадывались образы неких знатных персон в богатых одеяниях. Сначала шли портреты короля и королевы с принцем. Сейчас этот мальчуган пяти или шести лет отроду, с крохотной игрушечной шпагой покоящейся на изящной красно-синей перевязи, уже правил всей Итаргой. Солвен де Оль - вылитый отец, и теперь на его поясе уже отнюдь не деревянная игрушка, а настоящая салькская сталь.

Следующие пары портретов я быстро пропустил: на одном красовался мой дражайший господин Карвин Глид, а на другом, в такой же черно-синей мантии украшенной серебряными звездами и темном берете, с шикарным белым пером грозно хмурился пожилой незнакомец. Седой и худощавый старик с короткой аккуратной бородой, раньше казался мне гораздо приветливее. Может быть, все дело в свете? Ведь раньше я взирал на него исключительно при розовых лучах заката, а не в полумраке луны - и в место приятного румянца, портрет в данную минуту выглядел мрачно-бледным, словно рисовали его с настоящего покойника.