Долиной смертной тени
Шрифт:
Шли годы, русские не проживали и ста лет без войны. Но вот, дожив до двадцать первого века, наша пассионарность упала под воздействием благ цивилизации и развратного Запада.
Теперь мы летаем в космос, а ордынцы пылятся на задворках истории. Таких невнятных топтаний на месте и откатов вперёд-назад в прошедших войнах было немало. Но по окончанию каждой из них русские так или иначе ломали всех. Так происходит и сейчас. Ослоёбам не понять, что мы пришли не засвидетельствовать им своё почтение и не посмотреть на них вблизи. Мы пришли убить, победить и забрать то, что нам нужно. Но что меня беспокоит, так это
Рамки общественной морали ставят тебя только в позу подчинения. Если такие вещи устраивают, то помочь тут нечем. Я довольно охотно и результативно учился, подавая, как мне казалось, надежды на будущее. Теперь же я с улыбкой размышляю о том, как сильно мне пригодились в жизни теорема Пифагора и изучение прироста капитала.
«Non serviam» [13] — было следствием всех моих разочарований в жизни, и я выбрал свою дорогу. Когда ты очень хочешь кем-то стать, ты обязательно им станешь. Если не стал, значит не очень хотел. Я мог стать и полицейским, и преступником. Но когда на тебя смотрит чёрная точка ствола, первоначальные мысли и порывы уже совершенно не важны. Именно за рьяное отстаивание своей точки зрения меня прозвали Борзым, ещё на Донбассе. Я уже тогда редко кому в рот заглядывал.
13
Non serviam — не буду служить, прислуживать (латынь).
Убить врага в бою — это нормально и лишено сожалений. И неважно — мужчина это, женщина или даже ребёнок. Но осознание воинской чести не давало мне предвзято относиться к пленным. Мне претило избивать их или пытать. Пристрелить пленного после допроса — вполне логично и последовательно. По этому поводу я не оправдывал для себя действия Грешника три дня назад, хоть в глубине души и понимал, почему он так поступил. Мы достаточно близко с ним общались и были, как говорится, «в одной теме» по многим вопросам. Но не в этом. Кровная месть — дело интимное, пусть даже многим и непонятное.
Сука, надо меньше думать на посту, а то можно свихнуться от этих проблем «русского мира».
Позавчера к нам примкнул взвод Мономаха. Ничего особенного, такие же бойцы, как и мы, одного розлива. Большинство русских и несколько мусульман. Один язычник особо выделялся. Как оказалось, он тоже успел повоевать на Донбассе.
Во время этих размышлений, на третий этаж усадьбы, на котором я дежурил на фишке, поднялись Камрад и Мономах, оторвав меня от наблюдения за окрестностями в бинокль.
— Как там погода, Борзый? — спросил меня Камрад.
— Всё нормально, командир, чисто и без происшествий, — ответил я взводному.
— Привет! — протянул мне руку второй взводный. — Я — Мономах, командир третьего взвода.
— Привет, — пожал я руку Мономаху, — рад познакомиться.
— Борзый, тут такое дело… — начал Камрад, присев на корточки и закуривая. —
— Да, похоже на то, — согласился я с взводным, — кого-то подозреваешь?
Мономах прыснул от смеха и чуть не подавился чаем. Камрад же, улыбаясь, продолжил:
— Вот и я тебя спросить хотел о том же! Сам как думаешь, к кому присмотреться?
— Для того, чтобы уверенно подозревать кого-то из бойцов, нужны основания. У меня их нет, Камрад. Наша бытовая жизнь как на ладони. А во время боя не до пристальных наблюдений, сам понимаешь.
— Согласен… — выдохнул дым в сторону Камрад. — Ну, а если замутить проброс с «дезой», поможешь?
— Кто ещё в теме? — вопрос доверительности был для меня важен.
— Как раз ваша компания — ты, Грешник, Шум, ну и я с Мономахом. Его пару раз тоже «на ковре» драли, и интерес к поимке дятла у нас общий.
— Не вопрос, командир.
— Ну и ладушки. Поглядывай, скоро Баста с Грешником приехать должны.
— Добро!
Недолгий разговор по душам с взводными подтвердил то, о чём шептался весь взвод — во взводе есть стукач. Все, кто работал или служил в мужском военном коллективе, понимают, как важно его вычислить.
В конце сентября здесь не падают с пальм жёлтые листья, и стаи шакалов не мигрируют в Африку. Жара под сорок градусов палит нещадно, хотя по ночам стало холоднее. Скоро октябрь, воздух станет прохладнее, и задуют ветра. Пыль с песком в глазах и во рту не прибавят радости, но хоть потеть будем меньше. Непривычное для организма обезвоживание тут никому не на пользу.
Увидев приближающийся УАЗ «Патриот» с тянущимся за ним пыльным следом, я рассмотрел его в бинокль и взял в руки радиостанцию:
— Камрад — Борзому!
— На связи! — ответила радиостанция голосом взводного.
— УАЗ Басты на подъезде!
— Хорошо, принял!
Вошедший во двор Грешник выглядел выжатым как лимон. Гул приветствующих заполнил двор.
— Свободу Анджеле Дэвис! — помахал я биноклем Грешнику. — Русские не сдаются!
Он махнул мне рукой в ответ, продолжая здороваться со всеми во дворе.
Вскоре, сменившись с поста, я спустился во двор, где вовсю обсуждалась тема о бабах и способе их использования. Выдра уже в который раз рассказывал историю своего похода в местный бордель. Когда он дошел в своём рассказе до того места, где ему предложили халяльного и холёного пидора, двор взорвался хохотом, ибо бойцы третьего взвода слышали эту историю впервые. Последовавшие комментарии вообще загнали либидо Выдры в угол. Стоящий рядом со мной Карабас, бывший ФСИНовец, а ныне тянущий лямку «тяжёлым» в расчёте СПГ, добавил масла в огонь:
— А я бы дал на клык этому мальчонке!
— Тебе дай волю, ты и ишака натянешь, ёбарь-террорист! — послышалось уже в адрес Карабаса.
— Да ладно вам! — ничуть не смущаясь, отмахнулся он. —
Много вы знаете, неженки брезгливые. Попробуйте для начала, а потом пиздеть будете! Дырка и есть дырка, главное, что тёплая! — Карабаса часто невозможно было понять. То ли он угорает над всеми, то ли говорит всерьёз, отчего поймать его на слове, как настоящего урку, было сложно. Профессиональная деформация, хуле. С кем поведёшься, от того и наберёшься. Изворотлив был как уж на сковородке.