Доля казачья
Шрифт:
Так оно и было на самом деле. И мальчик был сыном Бахи, и крест его.
Жив, остался бывший монах, и со своими проповедями кочевал он от одного стойбища к другому. Везде его принимали с уважением, и слушали очень внимательно. Его душевное обращение к народу сразу же покоряло даже, казалось бы, каменные сердца. Не гнушался он никакой работы и делал её с великой радостью, и скоро стал везде своим человеком. Одна у него была странность — при нём всегда был свёрток, и тот всегда, как и крест, следовал за своим хозяином. Когда его спрашивали, что там, то он ничего не скрывал, рассказывал им. И если очень просили люди, то мог и показать
— О-о-о!
Клинок, такой замечательной работы и качества стали, редко приходилось им видеть, а тем более держать в своих руках. А охотники знали настоящую цену оружию.
И когда его спрашивали, почему он таскает его в свёртке, то тот отвечал, что не пришло ещё время его доставать оттуда! И что сам он считает себя казаком, и если надо будет, то всегда готов применить этот клинок в бою. За веру свою! Но тренировкам батюшка уделял необходимое время, используя при этом не клинок, а тяжелую дубинку. Зачем?
Местные народы никогда и ни с кем не воевали, и дальше его уже ни о чём не спрашивали. Табу! Хотя и так всё было ясно, что-то не договаривал батюшка.
Говорил ещё, что зовут его Иван Чёрный, и что крестил его отец Никодим! Теперь он его названный брат. Это имя у местных народов стало магическим. Тут не нужен был документ, это была безоговорочная рекомендация к хорошим действиям, к помощи. И больше Ивана уже ни о чём не спрашивали. Свой он, такой человек, плохим быть не может! И всячески помогали ему в любом деле.
Скоро Иван выбрал себе в жёны одну местную девушку, и в таёжной глуши уединился с ней. Когда у них родился сын, его сразу же назвали Никодимом, в честь своего названного брата отца Никодима.
А дальше, уже всей своей маленькой семьёй, он странствовал по просторам Приамурья, лишь на зимовку останавливаясь в стойбищах.
Слух о необычном проповеднике через торговцев дошёл и до маньчжурского правителя. Накопилась у торговцев обид на этого неподкупного проповедника.
Не позволял Иван грабить местный народ, так как грамоты сам был великой, не чета торговцам. И силой обладал недюжинной, мог и с медведем бороться, если попадал на их национальный праздник.
Странный это был казак и не казак, и проповедник не проповедник. И виду он был странного, не похожего на местные народы — лицом и телом не вышел. Чёрен Иван, даже среди аборигенов заметен.
И как им было предписано информировать, торговцам, обо всех подозрительных людях полицию, то так они и сделали. И пошло всё дальше своим чередом.
Вызвал правитель к себе помощника и напрямую спросил его — не мог ли это быть один из тех двух монахов, что когда-то провалили его секретную миссию об упреждении, распространения христианства на берегах Амура.
Не знал тот что ответить. Вряд ли смогли бы пойти его монахи-убийцы на такое вероломство — принять чужую веру, а тем более проповедовать её. Для них христианство самое большое зло во всей вселенной. Смерть для убийц была намного проще предательства: тут сразу же открывалась дорога в рай небесный. Проверить все факты было необходимо. И опять он посылает двух монахов-убийц в далёкий поход. Тут уже был задет престиж целой школы, и всей системы разведки в целом. Где предательство было самым постыдным делом. А тем более, со специальным воспитанием в монастыре, да ещё с самого рождения. Там такого быть не могло — это точно!
Понял Иван Чёрный, кто к нему
У монахов и жест приветствия был свой, особенный. И Иван жестом ответил им, что он тоже приветствует их. Так что ошибки здесь быть не могло. Конечно, это был их Баха.
— Я христианин, и проповедую свою новую веру в этой глуши. А почему изменил вам, то вы это вряд ли поймёте, — начал с опережением свою речь Баха. Он сейчас напоминал разъярённого быка. Дыхание его казалось тяжёлым, а пышущие жаром ноздри выказывали его необузданную силу и свирепость. Куда только делись его добрый характер, и чуткое отношение к людям, и их горю.
Никогда иноверцы не видели его таким страшным. И тоже потянулись к своему оружию: лукам и ножам.
— Теперь я Иван Черный, и с этим своим новым именем я готов умереть от вашей руки, или победить вас и в вашем лице зло, что от вас исходит. Берегитесь меня!
В руках Ивана заблистал клинок, который он много лет не держал в своей руке. И который был очень лёгок после тренировок с тяжёлой дубинкой. Но это было так задумано им.
Все эти годы он знал, что его всё равно найдут бывшие соратники хоть на самом краю земли, и щадить его никто не будет. Им нужна была только его смерть. А ему нужна была победа, чтобы навсегда сбросить с себя тяжёлый груз многолетних раздумий и переживаний. Баха невольно тяготился своей вероломной молодостью, хотя и покаялся во всех своих грехах. Но избавиться от этого чувства навсегда он так и не смог. И кроме всего этого, он должен был защитить свою семью: жену и сына. Ведь и их его бывшие друзья не оставят в живых. Отрежут им уши и ими поштучно отчитаются перед императором о своём успехе. Искоренили весь род предателей, чтобы другим монахам, не повадно было и предавать, и плодить предателей! Урок им будет!
Монахи ровно наступали на своего отступника Баху. Для них он и оставался таким: только Баха, и продажный монах. И что ещё удивило их, так это то, что он сражается с ними с лёгкостью, и совсем непохоже на их тактику— не так как их учили в монастыре.
Они были правы — Иван Черный много думал о своём неожиданном поражении в бою с Бодровым. И его манера ведения боя не давала монаху покоя всю оставшуюся жизнь. И бывший монах по крупицам воспроизводил в памяти тот далёкий бой, пытаясь найти ключ к этой невиданной во всём мире системе со своей странной логикой, сделавшую её практически непобедимой. И отец Никодим тоже крепко запал в душу Бахи своей манерой ведения боя: та же система.
И в результате многолетних тренировок и раздумий Иван Чёрный преуспел в этом деле — ключ был найден. Но и тут он не остановился в своих исследованиях. И ему открылись новые возможности усовершенствовать её приёмы, чем он успешно и занимался. Хотя, казалось бы, что там, на этом поприще, вся многолетняя нива творчества была давно освоена самими казаками.
Тренируясь со своим маленьким сыном, Никодимом, Иван учил его быть на вершине двух известных ему тактик: казацкой и монастырской, плюс ещё, свои, новые приёмы. В трудной казацкой жизни, а он всегда считал себя казаком, вся эта доблестная наука побеждать любого врага всегда пригодится. Как говорится: проникся казацким духом.