Дом блужданий, или Дар божественной смерти

Виктор Широков

ДОМ БЛУЖДАНИЙ, ИЛИ ДАР БОЖЕСТВЕННОЙ СМЕРТИ

Героико-пантомимный балет

1

Сколько же можно жить в темноте!

Черная, бархатная, пушистая, как вата, тьма окружает меня постоянно. Запас свечей и лучины давно иссяк. Новых (несмотря на поток посетителей и мои настойчивые просьбы) не присылают. Издеваются, что ли, а может, надеются, сквалыги, что так быстрее и надежнее утрачу последние человеческие черты и привычки. Чувствую, что мне предуготована особенная участь. Чем не гоголевский Поприщин или мой друг Кроликов.

А наверху, возможно, тоже погас свет, распаренный день сменился прохладным вечером, тьма точно лак покрывает сияющие лица. И каждый вновь ложится в собственный гроб.

То ли песню, то ли сказку с подобным рефреном певала мне в раннем детстве нянька-египтянка. До сих пор помнится, как Осирис был убит своим вероломным братом Сетом, возжелавшим править вместо него.

Наркотик власти - страшное дело! Когда жена Осириса (и одновременно сестра) Исида нашла его хладный труп и стала оплакивать супруга вместе со своей сестрой Нефтидой, появился шакалоголовый бог Анубис, который бережно собрал разрубленные члены Осириса, набальзамировал тело и запеленал его. Соколицей пала Исида на труп супруга и чудесным образом зачала от него сына Гора (не путать с американскими политиками), который отомстил-таки Сету за убиенного отца. Более того, дав Осирису проглотить собственное око, он воскресил, таким образом, отца. Только не вернулся Осирис на землю, остался царем мертвых, предоставив сыну-наследнику править царством живых.

Никак не могу найти себе места. Верчусь, как кипарисовая кора на огне. Что мне египетские сказки или казнь египетская! Все эти странные боги, Гор в виде человека с головой сокола; Исида, убор которой в виде коршуна, обнимающего её голову крыльями, а по-над коршуном - коровьи рога с солнечным диском между ними; бог мудрости и письма Тот в образе человека с головой ибиса; опять же шакалоголовый Анубис... Сплошной маскарад, да и только!

Я ещё не упомянул о священном быке Аписе, который являлся как бы другой ипостасью Осириса. Трудная тема. Разум плутает в коридорах сознания, меркнет, словно солнечный свет в подземных ходах. В известном смысле именно я - бык, Минотавр, существо с человеческим телом и головой быка.

Да-да, так и есть, признаюсь вам, господа хорошие, я - человек-бык.

Рожденный в последнюю треть месяца нисана, я не боюсь глубины (особенно метафизической), но зато совершенно не приспособлен к высоте (увы, редко-редко бываю на высоте положения), ведь все-таки не человеко-птица. И дочь у меня Рак. Так что все мы - потомки Посейдона, вынырнувшие из мглы временно, как жалят иглы мглы!) аж на Урале. Огнепоклонники, зороастрийцы, перешедшие в христианство, но кровью своей не забывшие родоплеменных богов Митру и Ахуру-Мазду. Выкресты, обреченные, соответственно, на крестный путь и терновый венец.

Лавровые венки оставим другим героям.

Сейчас я совершенно один в своем пещероподобном укрытии от гнева непосвященных, практически в темнице... За массивными стенами может идти дождь или сиять солнце, а у меня всегда темно, всегда прохладно. И даже воздух спертый. Кажется, он пропитан точно губка миазмами разлагающихся останков и экскрементов.

Я вынужден смотреть только прямо перед собой. Вынужденная прямолинейность. Плохо поворачивается шея. От пещерной прохлады, видимо, развился остеохондроз и/или радикулит. Хорошо бы принять массаж, но где отыскать сейчас чуткие руки. Две седмицы юношей и девушек, ежегодно прибывающие в мой лабиринт, на нынешний момент почему-то запаздывают. К тому же молодые люди обычно настолько сразу входят в роль жертв (о, эта виктимность, эта предуготованность и предназначенность!), что нет никакой возможности расположить их к себе и попытаться наладить общение.

Мои откровенные жесты только усиливают их ужас. Впрочем, они скорей всего ничего не видят в пещерной мгле. Лишь мои глаза привыкли к вечному сумраку, различая не только очертания фигур и предметов, но даже и некоторые оттенки цветов. Особенно раздражает меня красный, цвет опасности, цвет свежепролитой крови. Потом-то она темнеет и запекается

коричневой коркой. Странно, маги утверждают, что быки - дальтоники.

Бычье упрямство, воловье терпение, буйволиный напор, вообще животная мощь отличали меня с малолетства. Задатки пророка, визионера, телепата, шаманский экстаз и многочасовое словоизвержение, унаследованные от бабки-ведуньи, Персеиды, осознавались уже позже и принесли-таки больше боли, нежели практической пользы. Предугадывая развитие будущих событий, увы, никогда не мог ничего изменить, даже отсрочить. Но таковы уж предопределения доли-мойры, векторность матричной стрелы.

Одна божественная матрица, вмонтированная в наше сознание, вечна. Только вот разгадать её пока невозможно, все равно, что первобытному человеку, дикарю и/или варвару наобум тыкать пальцами в кнопки и клавиши компьютера. Впрочем, я отвлекся.

В мои владения не проникает ни солнце, ни ветер, ни дождь. Вода, залетающая в отверстие на куполе, высыхает, не долетев до пола. Разве что сильный ливень чуть-чуть увлажняет подземный воздух. И только невидимая пещерная пыль пепельным мельчайшим крошевом оседает на пол и стены моего обиталища, моего узилища, образуя причудливые складки, эдакие мини-лабиринты. Мои прикосновения мнут эту пыль, утрамбовывая её пятками (именно пятками, а не копытами) до плотности рубчатого вельвета, повседневной ткани моего послевоенного детства, когда (повторяю) я был обычным, даже заурядным подростком. Неужели вы уверены, что я так вот и родился чудовищем?!

II

Верчусь, как береста на огне. Ни на что не хватает времени. Не достает денег. Только что позвонил пьяненький Калькевич (жена и сын его уехали на дачу, которой горделиво величают они жалкую сараюшку на неосушенном болоте) и стал в наглую отчитывать меня, мол, живу по-дурацки, как волк или сыч, не работаю, как положено (это он-то, не бивший при коммунистах палец о палец десятилетиями, компилировавший дореволюционные книжки о сыщике Прутилине и даже снимавший о нем вяло бездарные фильмы с женой в главной роли роковой фемины, но вот сейчас, отполучавши соросовские гранты и израильские премии, вынужденно учительствующий в частной гимназии, высокомерно радующийся общению с новыми коллегами и детьми, уточню: якобы радующийся), бессмысленно стукаюсь лоб в лоб со злокозненной тещей и умницей-красавицей женой, которая, кстати, почему-то его, высоко-породно-даровитого, не жалует, по телефону успехами его замечательных детей от разных браков совершенно не интересуется, и так далее, и тому подобное. Впрочем, чудак-человек, чем собственно интересоваться, давным-давно всё известно.

Пропустив мимо ушей жалящие инвективы, я полюбопытствовал, сколько же он маханул. Оказалось - меньше ста грамм. Впрямь по пословице: выпьет на копейку, а шуму на рубль. Ясное дело, придуривается бедолага. Жаба душит. А всего-то нужно болезному - пораспускать передо мной облезлые остаточные перышки, выплеснуть мучительные всплески постоянного комплекса неполноценности и страха смерти, что не за горами. Что ж, ради Бога. Я ведь ничуть не лучше. Тоже страдаю от недопонятости и затирания. Впрочем, оглядываясь сегодня на совершившиеся события, понимаю, что они были запрограммированы всем ходом моей незадачливой жизни, полетом матричной стрелы.

Да что это я всё о себе в искусстве да о нём, мелком искусителе, литературном бесенке, словно нет неприятностей покрупнее! На днях у меня явно забарахлили почки, перстень с нефритом уже не помогал. Следом поднялось артериальное давление, витальная энергия резко пошла на спад, появились резонерство и хандра. Любые самые мелкие неполадки стали вызывать истерические припадки. Когда я уже не смог печатать на электрической машинке, потому что, обнаружив опечатку или помарку, немедленно выдирал заложенный лист, рвал бумагу на мелкие клочки и через минуту-другую повторял то же самое, постепенно приходя в натуральное бешенство.