Дом Цепей
Шрифт:
— Наверное.
Голова Корда начала поворачиваться в сторону Карсы; тот полностью закрыл глаза. — В себя не приходил?
— Дважды. Но только пускал слюни и скулил словно зверь. Думаю, вы повредили ему мозг, если допустить, что у него был мозг.
Корд хмыкнул: — Может, это к лучшему. Только как бы не помер. Да, о чем я?
— Торвальд Ном, Коготь.
— Точно. Отлично. Даже если так, мы будем принимать тебя за бандита, пока не докажешь, что ты совсем другое дело. Поплывешь на отатараловые рудники со всеми. Если ты Коготь, лучше объявить об этом до отплытия из Генабариса.
— Но учти, — улыбнулся Торвальд, —
Корд нахмурился, выругался и покинул фургон.
Они слышали, как он кричит: — Заводите треклятый воз на паром! Быстрее!
Колеса заскрипели, волы замычали.
Торвальд Ном вздохнул, прислонился головой к стенке, сомкнул глаза.
— В опасные игры играешь, — пробормотал Карса.
Дару открыл один глаз: — Игры, Теблор? Да, но не те игры, о которых ты думаешь…
Карса хмыкнул, выражая отвращение.
— Не суди поспешно…
— Не буду, — отвечал воин. Волы втянули повозку на деревянные сходни. — Моими поводами будут попытка убийства, измена, насмешки и если ты окажешься каким-то там «когтем».
— А болтовня?
— Кажется, ее я смогу выдержать.
Торвальд не спеша склонил голову к плечу. Ухмыльнулся: — Согласен.
Странным образом, необходимость изображать безумца больше всего помогала Карсе сохранять здравый ум. Лежать дни, недели на спине, прикованным к днищу фургона — такой пытки Теблор раньше и вообразить не мог. Паразиты ползали по телу, покрыв его зудящими укусами. Он знал, что звери в лесах иногда бесятся от черных мух и гнуса; теперь он понял, почему это случается.
В конце каждого дня его омывали ведром холодной воды; возчик, старый вонючий натиец, кормил его, становясь на колени и черпая из почерневшего котелка густую похлебку из каких-то семян. Широкая деревянная ложка вливала в горло Карсы горячую похлебку и проталкивала жилистое мясо. Губы, язык и нёбо Теблора покрылись ожогами — кормление происходило слишком часто, и плоть не успевала исцеляться.
Кормление тоже стало пыткой. Впрочем, потом Торвальду Ному удалось уговорить возчика и взять эту задачу в свои руки. Он заботился, чтобы похлебка успевала остыть. Ожоги зажили через несколько дней.
Теблору удавалось сохранить силу мышц, ибо каждую ночь он напрягал и расслаблял их. Однако неподвижные суставы жестоко болели, и с этим он ничего не мог поделать.
По временам воля его ослабевала, мысли уплывали назад, к демонице, которую он с товарищами освободил. Женщина — Форкасаль провела под тяжелым камнем невообразимое число лет. Она смогла обеспечить себе некоторую подвижность; нет сомнений, она находила утешение, когда удавалось еще немного поцарапать камень. Но все же Карса не мог понять, почему она не сошла с ума и не умерла.
Мысли о ней заставляли его ощутить смирение, и дух слабел, как слабело прикованное тело с плечами, разодранными в кровь о грубые доски, в грязной одежде, бесконечно мучимое слизнями и гнусом.
Торвальд говорил с ним, словно с ребенком или зверьком. Утешительные слова, успокоительные интонации… «проклятая многоречивость» стала чем-то совсем иным, и Карса держался за нее, сражаясь с нарастающим отчаянием.
Слова кормили его, не давали разуму умереть от истощения. Они мерили течение дней и ночей, обучали языку малазан, передавали описания мест, мимо которых проезжал
Тенис был портом, его пирсы вздымались из вод восточного берега Малинского моря, в котором вода насыщена солью, как в источниках на границах Ратида. Однако Малинское море не было густым, мутным прудом. Оно было слишком большим: путь до Малинтеаса занял четыре дня и три ночи.
При переноске на борт корабля Карсу впервые подняли — вместе с днищем — и это оказалось новым видом мучений, ведь цепи приняли всю его немалую тяжесть. Суставы дали о себе знать, заставляя Карсу кричать без перерыва — пока кто-то не залил в глотку обжигающую жидкость. Она заполнила желудок, и разум померк.
Очнувшись, он обнаружил, что днище привязали вертикально к тому, что Торвальд назвал «главной мачтой». Даруджа приковали рядом, обязав ухаживать за Карсой.
Корабельный лекарь втер мази в опухшие суставы Карсы, ослабив боль. Но явилась новое страдание: у Теблора заломило голову.
— Плохо тебе? — шепнул Торвальд. — Это называется похмельем, друг. В тебя влили целый мех рома. Счастливый ублюдок. Конечно, половину ты выблевал, что помогло мне сохранить приличия и не лизать палубу. А теперь нам надо найти укрытие, иначе мы прожаримся на солнце и будем бредить. Поверь, ты уже набредил за двоих. К счастью, это был теблорский язык, а его на борту не понимают. Да, мы на время разошлись с капитаном Добряком и его солдатиками. Они на другом корабле. А кстати, кто такая Дейлис? Нет, не говори. Ты перечислил много страшных вещей, которые намерен сотворить с этой Дейлис — или это он? Надеюсь, за время плавания к Малинтеасу ты освоишься в море, что хоть как-то подготовит тебя к ужасам Менингальского Океана. Надеюсь.
Есть хочешь?
Команда — по большей части из малазан — обходила Карсу стороной. Остальные заключенные были заперты в трюме, но днище повозки не пролезло в люк, а капитан Добряк строго приказал не отвязывать Карсу при любых обстоятельствах, невзирая на явное его слабоумие. Это не признак недоверия, тихо объяснял Торвальд, а всего лишь знаменитая осторожность капитана (ее считают излишней даже солдаты). Действительно, притворство Карсы увенчалось успехом — он превратился в безобидную скотину: ни проблеска разума в тусклых глазах, дикая улыбка, все признаки полного распада сознания. Гигант, прежде воин, стал хуже ребенка — так пусть его утешает скованный бандит Ном, любитель болтать без умолку.
— Когда-то им придется отвязать тебя от телеги, — прошептал дарудж ночью, когда корабль шлепал по волнам в Малинтеас. — Но, возможно, не раньше прибытия на рудники. Терпи, держись, Карса Орлонг — если ты еще слышишь меня, в чем даже я стал сомневаться. Ты еще в здравом уме, не так ли?
Карса издал тихое мычание. Иногда он сам сомневался. Некоторые дни совершенно пропали, стали слепыми пятнами памяти. Такое ощущение оказалось для него самым страшным в жизни. Держаться? Он не знал, сможет ли.