Дом для призрака
Шрифт:
Поехали мы на «Патриоте» Семёныча, по дороге он рассказал, что привидение видели в «бытовке» бывшего сталелитейного цеха, куда три старателя забрались из любопытства. После того как они пошарились в самом цеху, и выбрались наружу, мужики услышали грохот в «бытовке», которая находилась рядом с цехом. Полезли в эту самую «бытовку», посмотреть, что гремит, вперлись в комнату, из которой доносилось шебуршание, и увидели, как нечто бесформенное ворочалось в углу комнаты, задевало какие-то железки, обломки мебели и прочий мусор.
Когда это нечто чем-то посмотрело на них, причем, именно чем-то, глаз они не разглядели, но чувствовали,
В больнице, у бедолаги хватило ума сказать, что просто упал, но его друзья, всё-таки, где-то проболтались, и через три дня это дошло до нашей конторы, в результате чего, мы сейчас должны заниматься непосильным трудом, спасая человечество, – радостно закончил Семёныч, и захохотал. Он вообще всегда смеялся. Весёлый он медведь!
На территорию бывшего завода мы заехали через вторые транспортные ворота, как их называли вовремя работы предприятия, а сейчас, просто дорога на территорию, посреди которой стояла высокая кирпичная будка бывшей охраны. Проехали около километра по территории, мимо мёртвых, разрушенных цехов, которые таращились на окружающую их жизнь, пустыми глазницами длинных окон, и с левой стороны от дороги, увидели полуразрушенный сталелитейный цех, и бытовое помещение, соединённое с цехом галереей на уровне второго этажа. Эта «бытовка» нам и была нужна.
Машину близко подгонять к зданию не стали,
– На всякий случай, чтобы не повредили, бывали, знаешь ли, прецеденты, крышу приходилось править, когда телевизор в окно вылетел, – пояснил Семёныч, выбираясь из машины.
Мы прислушались, в «бытовке» было тихо, никаких звуков, ничего, тишина.
– Ладно, давай искать, – прошептал напарник, и мы зашли в здание. За двадцать минут обшарили все комнаты на трёх этажах, даже на крышу выбрались. Никого! Никаких следов!
– Пошли, посмотрим в цехе, – предложил Семёныч, и мы, через галерею пошлёпали в производственное помещение. Стены этого перехода, когда-то были выложены из стеклянных блоков, которые, кто-то настойчивый и упорный, зачем-то все выбил, приложив к этому, наверное, немало сил.
По галерее двигались осторожно, не торопясь, перешагивая через валявшиеся в изобилии на полу стеклянные обломки, когда прошли полпути я почувствовал, какое-то неудобство, какое-то непонятное ощущение чужого присутствия, это чувство уже было знакомо мне!
– Семёныч стой, – скомандовал я, тот мгновенно остановился и начал осматриваться.
– Там впереди что-то есть, давай осторожнее, напарник кивнул, и поднял свой «Бекас».
– Я тоже вытащил «Маузер», и нажал кнопку активации, через несколько секунд аппарат слегка завибрировал, всё готов!
Мы шли по галерее рядом, как говорится плечом к плечу, и когда подошли почти вплотную к тёмному проёму который вел из галереи в цех, я вдруг почувствовал, что сейчас что-то произойдёт, как тогда в магазине, ясно осознал опасность, и не раздумывая, с силой, толкнул напарника в плечо, в результате чего, тот завалился влево, а я, оттолкнувшись от него отлетел вправо, и в это же
Пока я поднимался, Семёныч с непостижимой ловкостью для его квадратного тела извернулся, и уже стоял возле проема, дожидаясь пока я неуклюже пристроюсь другой стороны, и наконец, дождавшись этого сказал, – Я ничего не увидел, смотри ты, – я кивнул, и заглянул в темный проем.
Дух и не прятался, он стоял метрах в семи от входа в галерею, и смотрел в нашу сторону, – Так вот какой ты северный олень? – пробормотал я, вспомнив присказку Сергея. Пока я разглядывал это создание, и разговаривал сам с собой, призрак, видимо для того, чтобы мы, не расслаблялись, запустил в нас приличных размеров трубу, которая с грохотом врезалась в стену возле проёма. Мы шустро отпрянули в стороны, спасаясь от мелких обломков, которые этот снаряд, вышиб из кирпичной кладки.
– Призрак, метрах в шести, семи от входа, – сообщил я Семёнычу, – Со своим стволом, ты, по всей вероятности, ничего ему не сделаешь, сам попробую, – тот молча кивнул.
Завалившись на левый бок в проёме, и проведя прибором на высоте примерно одного метра от пола, я увидел, как мутное тело призрака буквально распалось на две половины. Раздалось шипение, и верхняя часть туловища упала рядом с нижней, при этом, продолжая держать чем-то на подобии руки, кусок арматурины, дух видимо подобрал его после того, как запустил в нас трубой. Не вставая, ещё раз провел прибором в районе руки, которая отпала от туловища, громыхнув железякой.
Я встал, и начал размахивать «Маузером», разваливая тело призрака на более мелкие куски, когда услышал, как Семёныч проговорил за моей спиной,
– Всё Саня, я его уже вижу, он больше не в состоянии поддерживать своё состояние, – скаламбурил он.
Потом, мы принесли из машины саван, и сложили в него то, что осталось от духа, которого Семёныч покрошил на мелкие куски. Перед тем как начать складывать куски призрака в мешок, напарник прочитал мне целую лекцию о том, что нельзя хватать голыми руками всё подряд, после чего, заставил одеть меня, и сам с трудом напялил на свои ручищи рукавицы из того же материала, что и саван. Честно говоря, я думал, что мне будет как-то противно, или по крайней мере неприятно, брать в руки куски нашинкованного духа, но, ничего подобного к своему удивлению не испытывал, брал упругие на ощупь кусочки, и спокойно отправлял их в мешок. Ни кровищи, ни вони, ни потрохов. Красота!
Когда возвращались домой, я поинтересовался,
– Семёныч, а что дальше будет вот с этим? – и я кивнул на мешок с кусками призрака.
Семёныч помолчал немного, а потом начал просвещать,
– Вот это невозможно убить, можно только удержать в стороне от людей, само по себе, это создание восстановится через несколько дней, в мешке, в измельчённом состоянии ему потребуется, скорее всего несколько лет, если его целиком затолкать в саван, он его порвёт и вылезет поэтому их «шинкуют», увозят подальше, и закапывают, что бы на виду не валялись, где ни будь в самой глухой тайге, где человек появится, может быть только через сотню лет. И ещё я слышал, что после восстановления они могут измениться, и уже не жаждут нагадить хомо сапиенс.