Дом и дорога
Шрифт:
«Веки у меня уже красные, — думал Капустин, — а лицо опухло от слез. — Он вытер глаза ладонью. — Пойду пешком. Пока доберусь до дома, все пройдет».
— Что же это я? — вслух сказал Капустин. — Разве так можно? Как ребенок.
Он старался теперь думать совершенно спокойно, боль мало-помалу утихала, и мысли его опять вернулись к тому дню, когда он решил подарить Лене эту янтарную рыбку.
День рождения — тут пришлось поломать голову. Капустин не знал, что следует дарить девчонкам. Не доводилось. Вот с приятелями, с теми было проще. Вадьке Сластихину, например, он купил большую книгу про древних птиц и летающих ящеров. Но тут он ничего не мог придумать. Однажды, уже отчаявшись, Капустин зашел в ювелирный магазин и увидел под стеклом среди подвесок, запонок и бус янтарную рыбку. Она лежала
Слов нет, песня показалась ему странной. В ней шла речь про одного малютку, по всей видимости, сироту, который рвал на берегу цветы и неожиданно увидел рыбку. Он жалобно просил рыбку выйти на лужок и поиграть с ним, за что обещал отдать ей все свои игрушки.
За роялем сидела все та же Серафима Львовна. Седая прядь упала ей на глаза, на кончике мясистого носа дрожали очки. Капустин любил в тот миг и Серафиму Львовну, и ребят, притихших в зале, и елку с потушенными огнями, и свежий запах леса, какой шел от нее. Он жалел и любил малютку, которому не с кем было поиграть.
В день рождения Лены Капустин не мог ее найти в школе: с утра они всем классом уехали с учительницей за город. Вечером, собираясь на тренировку, он захватил рыбку с собой.
Лена пришла, как обычно, перед самым началом. Он смотрел на нее из глубины зала, через открытую дверь. По лестнице несли столы для пинг-понга, и он не видел из-за них лица Лены, но узнал ее по голубой аэрофлотовской сумке и ногам в тонких чулках и остроносых туфлях без каблуков.
Через четверть часа она вошла в зал, помахивая перчаткой. На ней была белая шерстяная рубашка, короткие черные брюки и белые носки-гольф. Темные волосы, стянутые на затылке, блестели. Лена улыбнулась ему и подала руку.
— Вот, — сказал он, проглотив слюну. Голос его дрогнул. — Вот, рыбка...
Он искал слова. Но тут на них налетели рапиристы.
— Лялька, — кричали они, хватая ее перчатку, — айда к нам в пульку. У нас одного не хватает. — И потом ему: — И ты, Капуста.
Она даже не поглядела на орущих мальчишек и, оставив им перчатку, прошла мимо Капустина, мимо своих девчонок, мимо, мимо — в другой конец зала, где тренировались саблисты «Буревестника».
На дорожке работал их новый тренер, тоже студент. Капустину нравилось смотреть, как, сделав бросок, парень заканчивает атаку стопорящим бегом, наклонив голову и мягко, по-кошачьи перебирая ногами. Лена глядела на студента во все глаза, и во взгляде у нее было такое, чего Капустин никогда не замечал раньше...
Наконец бой кончился. Студент снял маску и подошел к Лене, вытирая полотенцем раскрасневшееся лицо. Он легко обнял ее за плечи и что-то сказал на ухо. Оба они рассмеялись.
Капустин растерянно смотрел на них и вертел в руках коробку, пока она не сломалась. Подарок показался ему жалким и ненужным. Он сбежал вниз, в пустую холодную раздевалку. В зал ему не хотелось возвращаться, не хотелось видеть тренера и слышать его голос. Он был ему ненавистен: улыбка, пробор в светлых волосах, щегольские гетры. Он ненавидел теперь их всех, этих студентов, которые неизвестно почему стали тренироваться в их зале. Они приходили, перекидывались шуточками, бросали мешки с оружием в угол, лениво разминались, болтали с девчонками. Не нравились они Капустину. Он терялся рядом с ними, не понимал их разговоров и шуток, как если бы то были иностранцы или жители другой планеты.
Капустин долго сидел неподвижно, а когда замерз, почувствовал, что обиды больше нет. Он глубоко вздохнул и стал одеваться. Он подождет Лену внизу, у выхода, и отдаст ей подарок. Досадно, сломалась коробка. Уже одетый, он хотел по привычке заглянуть в буфет и выпить горячего чая, но пить ему сейчас не хотелось.
Капустин вышел на улицу, долго бродил в сквере, потом сел на скамью. Захлопали двери. Стайкой пробежали девчонки. Лены все не было. Прошло еще несколько минут, показавшихся ему бесконечными. Тут двери хлопнули снова, и вместе с тем студентом вышла Лена. Капустин заморгал часто и нелепо, чувствуя холод в груди и замирание, как перед прыжком. Они прошли, не замечая его. Голубая сумка висела у парня на плече.
Так было в прошлую среду. Сейчас, несмотря на усталость, Капустин продолжал рисовать в своем воображении сцены возмездия, но боль в плече вернула его к действительности. Он почувствовал себя заброшенным и слабым, самым одиноким на свете.
Не снимая пальто, Капустин прошел на кухню, выпил из-под крана воды и медленно опустился на стул. Он сидел в пальто и шапке, облокотившись на стол, покрытый клеенкой, и смотрел в окно. В доме напротив горели огни. Там шла вечерняя жизнь: в глубине комнат светились экраны телевизоров, толкались на кухнях женщины. Вот женщины... С некоторых пор он стал замечать их. То были молодые учительницы, собиравшиеся на большой перемене у окна в школьный сад, студентки из общежития, — набросив пальто на домашний халат, они забегали в магазин за кефиром и сырками, официантки в кафе, где он ел мороженое, красивая женщина из соседнего подъезда, которая жила одна и про которую соседи говорили, что... Мир оказался населенным женщинами, и Капустин научился видеть влажную белизну их зубов за яркими губами, округлость щек, разрез глаз... Вчера на бульваре он увидел, как девушка, поставив ногу на металлическое ограждение, поправляла чулок. Он стоял с пылающим лицом и не мог уйти. Девушка одернула юбку, запахнула пальто и прошла мимо, бросив на Капустина равнодушный, чуть насмешливый взгляд. Когда они вот так на него смотрели, он испытывал мучительный стыд, его бросало в жар, он чувствовал сухость во рту и необъяснимую слабость. Что-то темное поселялось в нем, какой-то гнет, и он не мог с ним справиться. И все это таинственным образом было связано с Леной. Капустин следил за ней из толпы школьников, а она шагала по коридору в пушистой кофте и тесной клетчатой юбке, веселая, никого не замечая вокруг...
Лежа на спине с открытыми глазами, он старался не вспоминать ни о Лене, ни о сегодняшнем бое. Он стал думать о подводной охоте, о следах в школьном саду, о том, как летом поедет к морю. Он долго не мог уснуть и успел передумать обо всем. А когда неожиданно приходила мысль о ней, сердце начинало бешено колотиться и по лицу разливался жар.
Игорь сначала думал, что этих мальчишек из сборной гороно перехвалили, однако они и в самом деле оказались грамотными бойцами. Ему нравилось драться с ними. Но теперь, разминаясь перед боем и ощущая сильные и злые удары по чаше гарды, он недоумевал, откуда в мальчишке злость, и, убедившись, что никакого удовольствия от боя на сей раз не получит, сразу почувствовал, как устал за день. Он снял маску.
— Бой до трех ударов — и кончаем.
Партнер в ответ поднял левую руку с сильно разведенными пальцами. Игоря забавляло молчаливое упорство, с каким мальчишка дрался, и особенно эти пять растопыренных пальцев — требование вести бой до пяти ударов. Они вечно клянчили: «Еще бой, Игорь Сергеевич».
Они встали в стойку. Мальчишка нападал, продолжая рубить сильно и бестолково, в каком-то непонятном ожесточении. Игорь только защищался и, отступая, применял удары в темп. Он надеялся, что противник его поостынет, но тот не переставал нападать. Мальчишка был одним из лучших в команде. Двигался он красиво, удары его всегда были четкими, а защиты отработаны и экономны. Сейчас Игорь не узнавал его.
Внезапно атаки прекратились. Мальчишка стоял в боевой позиции с опущенной рукой, и хотя во всей его позе был написан вызов, Игорь видел, как устал его противник: Мышцы плеча у него должны сейчас болеть. Режущие удары были слишком глубокие, и мальчишка не успевал брать защиту, а когда рубил из нижней позиции, сам получал по спине. Игорь хорошо видел все ошибки: и недопустимо большие замахи, и то, как он держал теперь саблю. «Ты чем-то расстроен, братец, и вся твоя техника пошла прахом», — подумал он, но, получив удар в контртемп, растерялся.