Дом из пепла и стекла
Шрифт:
Он уставился на меня с таким взглядом, что мне хотелось кричать. Вместо этого я вынудила себя улыбнуться.
Не отрывая взгляда от моих глаз, он провёл пальцем по складке моих шёлковых трусиков, прямо между складок, и я не смогла сдержать вырвавшегося у меня вздоха.
Это был вздох ужаса, но он понял его совершенно по-другому, потому что улыбнулся и облизал губы.
— Скоро, когда ты поправишься, я смогу показать, как сильно я тебя люблю.
Затем он тряхнул головой, словно прогоняя туман, и подошёл к мольберту, но прежде чем начать рисовать, засунул
Меня чуть не вырвало.
Теперь я знаю, что при первой же возможности я должна сделать всё, чтобы выбраться отсюда.
Он рисует и рисует, а мне так скучно и тоскливо. Но я всё равно приму это за альтернативу.
Он сделал уже пять моих набросков, отбрасывая их один за другим. Мазки краски, которые он наносит на холст смелые, торопливые и всё более безумные.
Он кричит от разочарования и отрывает следующее полотно от мольберта, бросая его через всю комнату.
— Я слишком подавлен, — он смотрит на меня со злостью в взгляде, будто это моя вина. — Сколько времени займёт выздоровление? Что он с тобой сделал?
Я начинаю дрожать и обхватываю себя руками.
— Я не знаю, Луи. Сегодня всё ещё очень больно.
Он рычит под нос, а потом подходит к ящику с ключами и хватает их. Он быстро выходит, закрыв за собой дверь, и я не теряю времени. Я пробегаю по комнате и выхватываю кисть. Я выбираю ту, что выглядит достаточно тонкой, чтобы сломать, но достаточно толстой, чтобы нанести ущерб. Потом я спешу обратно на кушетку, и сгибаю её над моей ногой, пока она не ломается с приятным щелчком.
Я ощупываю конец более длинного куска дерева, и он не такой уж острый. А вот у более короткого куска кисти край острый, с зазубринами.
Это может ранить его глаза. Конечно. Мне нужно быть рядом с ним, и быть абсолютно сосредоточенной, когда я сделаю это, потому что это будет ужасно.
Как я могу приблизить его и отвлечь?
Затем мне приходит мысль.
Предложить ему кое-что. Сделать его уязвимым. Он уязвим, когда голый или полураздетый. Если его трусы будут вокруг его лодыжек, он не сможет быстро двигаться. Если его яйца будут у меня в руке, мне не придётся целиться и молиться, чтобы не промахнуться, я могу чертовски сильно сжать, или… Нет, подожди. Что случилось с парнем в школе во время драки? Это был последний год, и мы уже собирались уезжать, когда произошло это событие. Одному из парней в драке сильно повредили яйца. Перекручивание? Что-то вроде этого. Два мальчика дрались, и один схватил другого за яйца, скрутил и сильно потянул, буквально отправив парня в больницу. Ему сделали операцию, и на следующей неделе мы все получили урок по половому воспитанию о том, что нельзя перекручивать яички.
Повернуть и потянуть. Сильно.
Ладно, пусть он будет полуголым, я возьму его яйца в руку, поверну и потяну, а другой рукой проткну ему глаз или щеку. По-моему, сработает и то, и другое. Я проверяю деревяшку, с силой вдавливая её в ладонь. Она достаточно острая, чтобы причинить вред. Сомневаюсь, что смогу проткнуть его живот, но, думаю, проткну щеку — она тоньше, там легче пробить плоть.
Не могу поверить, что думаю
Я не позволю ему сделать это. Я лучше умру сражаясь, чем позволю ему сделать это со мной. Пошёл он, извращённый псих. Он выбрал не ту девушку. Всю мою жизнь люди издевались надо мной. Меня дразнили в школе. Ужасно обращались Иветта и её дочери. Нико и его люди тоже сначала относились ко мне с презрением.
Все смотрят на меня и видят жертву. Больше нет. Луи ещё пожалеет о том дне, когда зациклился на мне.
Когда он возвращается в комнату, у меня есть план. Ужасный план, но я должна действовать. Иначе он сорвётся, и я окажусь мертва.
У меня трясутся ноги от страха, и я пытаюсь успокоить себя. Воображай Нико, говорю я себе. Он пойдёт на это и ранит Луи раньше, чем тот успеет пострадать. Я возношу молитву предкам и надеюсь, что ведьма и возлюбленная пирата присматривают за мной. Свирепые женщины, которые могут направлять меня сейчас.
— Что случилось? — спрашиваю я. Дрожь в моём голосе настоящая, но я надеюсь, что, как и в других случаях, он неправильно её воспримет.
— Я расстроен, — говорит он.
— Потому что ты хочешь меня, но мне больно?
Он смотрит на меня, его челюсть работает, тонкие губы сжаты в плотную линию.
— Да, — Он произносит это слово с трудом, словно стесняясь его.
— Я тоже, — вздыхаю я.
Его брови поднимаются, а выражение темнеет. Дерьмо, он не купился.
— Я хочу смыть его с себя, — блефую я. — Метафорически. Я ненавижу его так сильно. Он такой… некультурный. Я из семьи старых денег, и мой отец перевернулся бы в гробу, увидев меня с Нико. Но ты… ты всемирно известный художник. Уважаемый. Если бы мы были… Я, наверное, забегаю вперёд, — я опускаю голову и вздыхаю.
— Нет, продолжай, — он придвигается ближе.
— Если бы мы были вместе, ты бы позволил, чтобы меня видели с тобой? В галереях, или мне пришлось бы остаться здесь?
— О, Синди, если бы ты была моей, по-настоящему моей, я бы показал тебя всему миру. Я надеялся, что ты захочешь этого. Я чувствовал связь между нами, но боялся, что бандит слишком сильно манипулировал тобой.
Я фыркаю.
— Он не может управлять мухой. Он всего лишь грубая сила.
— Да. Он сделал тебе больно, и сейчас я ненавижу себя за нетерпение, — он преклоняет передо мной колени и берёт мою правую руку.
Подо мной, с левой стороны, лежит сломанная кисть. Боже, если он потянется ко мне, то может почувствовать её. Я хватаю его за руку, чтобы остановить.
— Прости, моя дорогая, — говорит он. — Просто я так сильно хочу тебя.
— Я хочу тебя. Я могу кое-что сделать. Для тебя. Это смоет его с меня. Позволь мне… Могу я притронуться к тебе? Попробовать тебя?
Его глаза расширяются.
Дегустации не будет, потому что я собираюсь оторвать его яйца.
Он встаёт с непристойной поспешностью, и дрожащими пальцами расстёгивает пуговицу на штанах.