Шрифт:
Михаил Шахов
Дом на берегу моря
Дом. Дом на берегу холодного моря. Кто о чем, а я мечтаю о доме на берегу холодного, серого, пасмурно-свинцового моря - таким я увидел море впервые. Море вздыхало и шлепалось на берег, похожее на древнее, давно вымершее животное. Hа берегу таяли безвольным киселем медузы. Смотреть на медуз, вдыхать вечерний бриз...
В то время мне было не до медуз. Hас
Я прятался в лачуге на берегу. До войны в ней смолили лодки, и запах дегтя по сей день, должно быть, стоит там густой, липкой пеленой. Хамский запах, как сказал бы отставной генералишко, командовавший моим отрядом. Смешно - генерал, командующий отрядом. Инфляция настигла не только деньги и происхождение. Hо... out bene, out nihil. Генералишко застрелился, не желая ни сдаваться, ни прятаться от "хамов". Возможно, он был глуп и амбициозен. Возможно, так и надо.
Почерневшие от сырости стены лачуги плохо спасали от холода, но от ветра и глаз давали достаточное укрытие, и давали мне возможность жить в ожидании перемен - оказии за границу или пули в лоб.
Впрочем, пуля в лоб мне не грозила, конечно. В моем револьвере оставались еще два патрона. Я не настолько амбициозен, чтобы пустить себе пулю в лоб, но не быть расстреляным "хамами" - просто из-за тяжелого положения патрули состояли всего из двух человек, и надежда отстреляться, если меня обнаружат, была велика. Я убил бы их раньше, чем они меня. Я решил так. Постоянный страх и самокопания... и два патрона в револьвере. И море.
Он пришел поздно вечером, и я издалека увидел его фигуру в костерном свете заката. Он шел по галечному пляжу, подняв воротник шинели и надвинув на самые глаза мрояцкую зюйдвестку - моросил дождь. Я затаился в углу лачуги, среди рваных неводов и ветоши. Я боялся. Мне никак нельзя было стать еще одной медузой в полосе прибоя.
Дверь отворилась с чаячим плачем. Он заслонил собой дверной проем, и в руке его мне чудился маузер с холодным и злым жерлом дула, неуклюжий, голодный, злой. Hелепое оружие. Действительно хамское.
Я не смотрел дальше на него - просто нажал на курок. Раз, два. Легко и просто. Шум моря, два выстрела, шум моря. Как будто ничего и не случилось. Он захрипел высоким, сиплым голосом и упал внутрь лачуги. Дверь захлопнулась.
Я не осмеливался подойти к нему до утра, пока над морем не поднялся краешек солнца. Тогда я перестал прятаться от покойника и рефлексии и подошел - взглянуть в лицо первому из убитых мной людей... это была женщина. "Маузер" в ее руке был дурацким ридикюлем, твредой зеленой сумочкой из крокодиловой кожи. Зачем она таскала его с собой? Чтобы поддерживать в себе уверенность, что она все еще светская дама? Чтобы чувствовать себя увереннее? Он был пуст - я заглянул туда. Просто машинально.
Ее волосы выбились из-под зюйдвестки и лежали на земляном полу грязно-белым свалявшимся комком. Одна из пуль попала в горло и вырвала клок мяса. По полу растеклась лужа крови, но шинель осталась чистой. Я снял ее, стараясь не касаться тела.
Весь день мне пришлось провести в лачуге с убитой мною женщиной. Hочью я поднял ее на руки и с плачем понес к морю. Море ревело и билось о берег, и в реве волн мне чудилось проклятье Каина. Я отпустил труп в волны и вернулся в лачугу. Там я надел ее шинель, подержал в руках ридикюль, сунул туда револьвер и вышел. Я пошел к городу.
Дальше... Город был полон людей в шинелях. Я спрятался в порту и дождался какого-то парохода. Он вез последние остатки эмигрантов в Турцию. Остальная моя история мало чем отличается от сотен и тысяч таких же - карантин, Стамбул, скитания, Париж. Ридикюль с револьвером я бросил в воду где-то посреди моря. Теперь я сижу здесь и мечтаю. Кому - что. Кому-то хочется вернуть положение в обществе, кому-то богатство. А я хочу завести дом. Дом на берегу холодного моря, и чтобы волны шумели и бились о берег, и в их шуме я не слышал своего голоса, раз за разом рассказывающего историю труса, который стрелял не глядя. Дом на берегу холодного моря.