Шрифт:
Грустный смех Карела Полачека
Если бы к литературе были применимы табели о рангах, то Карела Полачека следовало бы считать третьим по значимости чешским сатириком и юмористом — после Гашека и Чапека.
«Полачек в отличие от Карела Чапека был настоящим юмористом, то есть человеком грустным, — вспоминает чешский писатель Франтишек Кубка. — Ни у кого я не видел таких печальных глаз, как на смуглом лице Полачека. Пожалуй, только Зощенко посмотрел на меня столь же скорбно, когда я в январе 1935 года сидел рядом с ним за столом в Ленинграде.
Полачек во многом близок Зощенко и по характеру своего творчества, представлявшего собой сатирическую энциклопедию чешского мещанства».
Трудно найти чеха, который бы не читал его. Но для большей части критики творчество Полачека долгое время как бы не существовало. Это в значительной мере объяснялось особенностями самого дарования
Родина писателя — маленький городок Рыхнов-над-Кнежной. Здесь 22 марта 1892 года у владельца бакалейной лавки родился сын Карел. Будущий сатирик помогал родителям обслуживать покупателей и вытаскивал старушкам счастливые лотерейные билеты. Автобиографическому герою одной из ранних повестей Полачека — репортеру Скальскому вспоминается такая привычная картина жизни родного городка:
«Пятница — и воздух насквозь пропитан запахом пирогов. Жарища такая, что мухи засыпают на потолке. Неожиданно во дворе раздаются булькающие звуки шарманки. Общинный нищий („Дай вам Бог здоровьица!“) исполняет на своем страдающем одышкой инструменте „Дунайские волны“. Дети приносят ему крейцеры и куски хлеба. Он перестает играть и гнусавит: „Дай вам Бог здоровьица!“ — и дети удивляются тому, что от него исходит какой-то странный нищенский тухлый запах. Вот уже тридцать лет каждую пятницу он ходит по городу и играет „Дунайские волны“. А гимназист Скальский должен зубрить неправильные греческие глаголы, иначе ему грозит переэкзаменовка. Скука». Атмосфера детства писателя еще не раз оживет на страницах его произведений.
Свою писательскую карьеру Полачек начал в пятом классе гимназии. Во время уроков он сочинял «сенсационный авантюрный роман», а на переменах давал его читать одноклассникам. Гонорар был столь щедрым, что на него можно было купить пару сосисок и булку. Затем юный издатель начинает выпускать «под партой» юмористический журнал «Вестготское ревю», программной целью которого было «воскрешение вестготской культуры».
Впрочем, предоставим слово для рассказа о себе самому Полачеку:
«Нет ничего удивительного в том, что я не пользовался славой прилежного ученика. Я часто проваливался на экзаменах, но ни в коем случае не по одному и тому же предмету. В восьмом классе нам было предложено в качестве сочинения написать фельетон, и я получил за него тройку с минусом. Когда я благополучно сдал экзамены, передо мной открылся целый мир. Я стал писарем у адвоката, но через два месяцы он дал мне понять, что охотно бы со мной расстался. Тогда я поступил на службу в фирму по производству противопожарного оборудования. Своих шефов мы никогда не видели — вскоре стало известно, что они сидят в панкрацкой тюрьме. Одним словом, с постоянными местами службы мне не везло. Должность с полным обеспечением я приобрел лишь после мобилизации».
К тому времени Полачек уже был пражанином и успел прослушать годичные курсы на юридическом факультете университета и в коммерческом училище.
Четыре военных года слились в памяти писателя в бесконечный маршевый переход. «Маршировали целую ночь, особенно когда был Gewaltmarsch [1] , на марше ничего вокруг не замечаешь. Потом куда-то приходили и спали, и ты опять ничего не замечал. А потом снова шли дальше. И ты шел куда-то и где-то находился и ничего не знал о том, что тебя окружало». Трижды Полачек побывал на русском фронте, конец войны застал его в Сербии. Но в военных действиях он участвовал всего один раз. И тут же не замедлил попасть в плен. Как и большинство его соотечественников, Полачек отнюдь не жаждал «проливать кровь» за габсбургский престол. Но — увы! — через полчаса его «освободили» австрийские солдаты.
1
Марш-бросок (нем.).
28 октября 1918 года Чехословакия была провозглашена независимой республикой. Полачек, едва сняв с себя австрийский мундир, вынужден был надеть новую форму. На собственном опыте ему пришлось убедиться, что милитаризм не умер вместе с рухнувшей Австро-Венгерской монархией. Затем Полачек поступил на службу в экспортно-импортную министерскую комиссию. Порядки, царившие в этом «учреждении для систематического истребления бумаги», были в такой степени достойны пера сатирика, что молодой чиновник не вытерпел и описал их — «для себя» — в рассказе «Карусель». Почти случайно (в дело вмешался знакомый Полачека сотрудник газеты «Реформа») рассказ был опубликован. И автору совершенно неожиданным образом представилась возможность удостовериться в чудодейственной силе печатного слова: его Немедленно уволили со службы.
На Полачека обратили внимание братья Чапек. Они привлекли его к участию в сатирическом журнале «Небойса», а позднее — к сотрудничеству в газете «Лидове новины», объединившей вокруг себя большую группу талантливых писателей. Работа в газете заменила Полачеку литературный институт. Он писал заметки для местной хроники, корреспонденции с маневров, фельетоны, рассказы. Вскоре фельетоны и юморески, подписанные псевдонимом Кочкодан (Мартышка),
Полачек был одним из создателей и мастеров короткого фельетона, получившего в Чехии название «слоупек» (газетный столбец, колонка). Возникновение «слоупка» писатель шутя объяснял народной склонностью отпускать критические замечания по любому поводу. Подобный насмешливый комментарий самых разных сторон человеческой жизни содержали его книги «Марьяж и другие занятия» (1924), «35 слоупков» (1925), «Вокруг нас» (1927). Книге «35 слоупков» была предпослана ироническая фраза из фельетона Карела Чапека «Легко и быстро»: «В юморесках Полачека вы не найдете того метафизического, углубленного мировосприятия, каким отличался незабвенный Новалис». В этом, вероятно, самом лаконичном во всей мировой литературе «предисловии», несмотря на его нарочитую несерьезность, метко схвачено наиболее существенное в натуре Полачека: абсолютная нетерпимость к романтической отвлеченности. Сопоставлять с ним Новалиса — мистического немецкого романтика конца XVIII века — можно было только в шутку. Повод для остроумных и часто многозначительных выводов Полачеку давали самые повседневные факты. Но тут нужна была редкая наблюдательность и умение найти непривычный угол зрения. Особенно тонко Полачек умел подметить связь между внешними чертами человеческого облика и поведения и их социально-психологической подоплекой. В своих «слоупках» он выступает и как талантливый пародист. С позиций принципиального сторонника реализма он высмеивает сентиментально-романтические идиллии, бульварные романы, формалистические литературные коктейли авангардистов. А книгу «Жизнь на экране» (1927) писатель целиком посвящает веселому и едкому «анализу» стандартных приемов массовой кинопродукции.
Другим излюбленным жанром Полачека был судебный фельетон, весьма распространенный в чешской журналистике 20–30-х годов. Под его пером «соудничка» (так судебный фельетон называется по-чешски) из сухого газетного отчета превращалась в сжатый до предела сатирический рассказ с продуманной композицией, оригинальным развитием сюжета и резко очерченными характерами. В художественном построении этих миниатюр можно обнаружить традиции разнообразных литературных форм — от новеллы с неожиданной концовкой до романа в письмах. Сами по себе жизненные ситуации, служившие материалом для маленьких комедий и трагедий, развязки которых неизменно разыгрывались в зале суда, были подчас банальны. Но умение выводить на сцену персонажей, обладающих несомненной социальной типичностью, помогало автору преодолеть ограниченность бытового анекдота. Листая «соуднички» Полачека, мы попадаем в паноптикум, где для всеобщего обозрения выставлена длинная вереница мещан и обывателей. Все эти брачные аферисты, жеманные перезрелые невесты, заботливые отцы семейств, разочарованные в своих надеждах наследники, увядшие розы общества и старые бонвиваны воистину обременяют землю. И преступники и пострадавшие одинаково скудоумны и ничтожны. Но за бесстрастной и стереотипной формулой приговора, заменяющей в каждом судебном фельетоне эпилог, мы слышим голос автора, в котором звучат нотки горького сарказма. Тесные рамки газетного столбца приучали Полачека быть скупым в обрисовке своих персонажей, и он обходился всего несколькими выразительными языковыми или портретными штрихами.
Газетные жанры были для писателя своего рода разведкой боем в его борьбе с пошлостью мещанства, преступно искажающей подлинно человеческое в человеке. Вот почему в рассказах, повестях, романах Полачека мы встречаемся с темами, персонажами и ситуациями, нередко уже знакомыми нам по его «слоупкам» и «соудничкам».
Творчество Полачека-новеллиста приходится в основном на 20-е годы: это «Рассказы пана Кочкодана» (1922), «Еврейские рассказы» (1926), сборник «Без места» (1928).
Отвечая на одну литературную анкету, Полачек шутливо заметил: «Если бы писатели были объединены в средневековый цех и мое мнение что-нибудь значило для собратьев по ремеслу, я бы предложил каждому молодому подмастерью в качестве экзамена на звание мастера написать рассказ». И далее привел следующие доводы в пользу своего «проекта»: «Рассказ — труднейшее искусство развернуться на пятачке… В рассказе персонажи должны быть абсолютно ясны и действие — тоже ясным, драматичным. Каждому автору рассказа следовало бы обладать юмором, потому что юмор прочищает зрение». Вряд ли можно считать общеобязательным и всеобъемлющим такое определение жанра. Но это очень точная автохарактеристика.
В ранних рассказах Полачека немалую роль играет комизм исключительного. Писатель часто прибегает к фантастике, гротеску, гиперболе. В основе сюжета обычно лежит сатирический парадокс (например, вор возвращает пострадавшему украденное пальто, так как считает зазорным для себя носить подобную хламиду). Во многих из них, по-гашевски гротескных и неожиданных, звучит и по-гашековски резкая издевка над бюрократами и стяжателями. А порой за смехом мы улавливаем и грустную иронию.
Впоследствии писатель уже значительно реже прибегает к гиперболе и гротеску. Он стремится увидеть и показать комическое в самой повседневности. По его мнению, «добротно сделанное» литературное произведение содержит долю юмора, так как в жизни всегда обнаруживается несоответствие между сущим и должным. Юмор рассказов Полачека — юмор самой жизни. Фабула лишь оттеняет комизм обыденных обстоятельств и характеров. Каждый раз мы как бы присутствуем при выхваченной из жизни сценке, становимся немыми участниками разговора на улице или в магазине. Юмор книг «Еврейские рассказы» и «Без места» (второе, дополненное издание этого сборника вышло в 1933 году под названием «Пан Селихар освободился») — юмор преимущественно психологический. И основным средством раскрытия алогичного, комического становится прямая речь или внутренний монолог. Часто происходит как бы саморазоблачение персонажа.