Дом разбитых ваз
Шрифт:
Писатель говорил все это спокойно, четко проговаривая каждое слово, смотря в окно, и лишь мгновениями оборачивался в зал с целью удостовериться, наверное, что никому не мешает из посетителей. – Между прочим, Вы, наверное, слышали или, я уверен, читали американского гения Чарльза Буковски? Я лишь кивнул головой в знак согласия. Этот автор один из моих любимых наряду с Достоевским, Маркесом и Миллером. – Так вот, если Вы помните, то Буковски писал: – "Если бы я писал для кого-то, я никогда не стал бы тем, кем являюсь". Это человек, который большую часть своей жизни прожил в нищете и на минимальные хлеба, жертвовал всем ради своей души. Сейчас мы редко можем встретить человека, который живет творчеством,
Я сидел и внимал. Как хорошо, когда у тебя есть такой дар, как умение слушать. Этим ты притягиваешь к себе доверие людей и, в дальнейшем, их истории жизни. Для писателя такой дар, как наживка для рыбы. Согласен, плохое сравнение, но я ведь еще только начинаю…
– Всю свою жизнь я пытался найти себя, свою миссию в этом мире, – продолжал писатель. – Я пробовал многое, но только то, что было близко моей душе, и никогда не задумывался о деньгах. Отношения с друзьями, близкими, всегда разрушались. Меня никто не хотел понимать, а я не смог подстроиться под них. Колледж оказался не пустой тратой времени, если брать во внимание уютную библиотеку, где я часами напролет просиживал за книгами, временами даже без малейшего перекуса. На сидячей нудной работе я написал свой первый роман, в котором нашел отображение своих взглядов сегодняшнего мира с отсутствием любви у людей к миру и к жизни. Однажды я закрылся и узнал, что и без моего участия жизнь идет дальше вместе со временем и людьми. А я был рад, что мог наблюдать за всем и всеми со стороны. Бывали дни, когда я разговаривал с самим собой больше, чем с реальным человеком. И это вошло в привычку, которая напрочь выбила желание и потребность в общении с людьми. Вот тогда я научился слушать. Я стал урной для человеческих историй. Они сами приходили ко мне и рассказывали все в подробностях и мелочах. А после… А после я брал ручку, блокнот, и, меняя все, кроме сути, выписывал на бумаге. Если бы не два этих атрибута в моей жизни (ручка и блокнот), я бы, наверное, просто сошел с ума, или уже…
Он запнулся на мгновение, будто вспоминал что-то, уставившись в окно.
– И все же, я был там. Я сошел по высокой темной лестнице с вершин моих сознательных мыслей и потерял способность адекватного восприятия всего мира и системы Вселенной. Одиночество сделало свое дело. Я ходил по дну своей урны в купе чужих историй. А под ногами у меня был мокрый мерзкий осадок воплей несчастных. Как странно, но человек никогда не делится счастьем. Он может выпустить лишь негатив и пойти себе дальше по незримой тропе своей жизни. Когда меня опубликовали впервые, я находился в длительной эйфории и захотел поделиться своим счастьем с другими. Но, как оказалось на практике, я не смог сказать и слова, со стороны, со своим счастьем, я казался еще более сумасшедшим, чем, когда молчал. Женщины любили мою улыбку, но, в результате, не смогли ее обуздать. Я молча любил и тихо мечтал о часах творческого одиночества, где я мог быть самим собой. Где я мог увлеченно смотреть на листок березы и, со слезами умиления, благодарить Бога за то, что я могу узреть этот момент и насладиться им. За то, что весь этот мир красив и таинственен, за то, что я в нем, в этом мире, вместе со всеми этими абсолютно разными людьми. И как это прекрасно, что я не один такой, кто может любоваться закатами Солнца, ища во всем этом трогательный смысл и знать, что истинная миссия каждого из нас в этом мире – это уметь наслаждаться жизнью.
После этих слов старик перевел взгляд на меня и устремил его в мою душу. Я подался слегка вперед, повернул голову вправо и увидел в отражении окна кафе, что напротив меня никого нет за столиком, а на моем месте сидит этот
Я встал, накинул шляпу, вышел из кафе, и больше никогда не возвращался.
Падение немых уст
– Добрый день, Анатолий Петрович.
– Ах, Виктор Константинович, добрый, добрый. – подняв глаза ответил главный редактор журнала.
Затем добавил:
– Что вы хотели?
– Да я вот хотел рассказ для публикации предоставить. Конечно, сначала для обозрения. А уж там дальше сами решите. Мне просто нужно с кем-то поделиться.
– Берин, вы всегда были скромны. Но сейчас уж чересчур.
– И все же…
– Конечно, конечно давайте. Я взгляну. И более того. Даю огромный процент, что этот рассказ напечатают. Ваш последний сборник рассказов «Промежность лжи» – это что-то. Выше всяких похвал. Очень сильные мысли.
– Спасибо… Сколько?
– Тридцать процентов.
– Я рад, что вы хороший прогнозист. Но мне нужны деньги.
– А вот грубить не обязательно. Хотя я вас понял.
– И все же…
– Вы же знаете наши расценки?
– Не тяните.
– Простите. Но исключительно для Вас десять процентов сверху.
– С чего такая щедрость?
– Журналы с Вашими рассказами и повестями продаются с большим успехом. И если вы продолжите в том же духе, у нас будет возможность увеличить тираж до сорока тысяч в неделю.
– А мне что от этого?
– А Вам лишь бы деньги… Двадцать процентов сверху.
– Пятьдесят.
– Вам бы о славе подумать. А вы все о деньгах.
– В противном случае меня напечатают в «Калейдоскопе».
– Нет, ну это неслыханно. Вас тут, можно сказать, родили и вырастили… А вы… А вы о деньгах думаете…
– Пожалуй я пойду.
– Сорок…
– Пятьдесят и по рукам.
– А вы еще тот злодей…
– До свиданья.
– Пятьдесят, так пятьдесят, – растерянно улыбнулся редактор, отсчитал деньги, положил их на край стола и протянул руку.
– По-моему вы рукой где-то вымазались…
– Где? – редактор устремил свой удивленный взгляд на правую кисть. А когда поднял глаза на дверь – увидел, как она закрылась. А на краю стола вместо купюр лежала стопка рукописей.
Берин спустился с третьего этажа редакции и отправился к реке Днепр. Жаркий июль не давал покоя людям даже в тени. У набережной он нашел свободную лавчонку в тени дуба, присел и устремил свой взор в нескончаемую даль. А мыслями погрузился в беспредельную глубину. Все оставалось на своих местах. Жизнь плывет. А события идут своим чередом.
Он просидел буквально полчаса и почувствовал что-то особенное. Что-то чуждое и не понятное. Он тихонько встал и на него насрала чайка. Помет скользнул по белой рубашке и оставил мокрый густо-белый след длиной в пару-тройку сантиметров. И затем, пролетая, задел бежевые брюки. У него в очередной раз возникло ощущение, будто все это уже было – ощущение так называемого дежавю.
– Прекрасно. То, чего я и хотел. То, чего я и ожидал. – громко произнес Берин. – А сейчас ко мне подойдет девушка в шляпке и предложит салфетку.
– Держите – невозмутимо протянула салфетку девушка в шляпке.
– Спасибо… – растеряно поблагодарил Берин. И у него снова возникло это ощущение. Снова дежавю. Он вытерся и поднял слегка уставший и расстроенный взгляд на даму. Красивые русые длинные локоны волос, отличная грудь и фигура в целом. «Возраст и время позволяют. Или же спутник способствует. Но я ее уже где-то видел. Или же просто был знаком. Странное чувство…» – подумал Берин. Сарафан с изображением колосков, шляпа с широкими полями с живой розой и, едва заметные из под сарафана, легкие босоножки на невысокой платформе, а в руках небольшая сумка.