Дом с химерами
Шрифт:
Ольга Борисовна мыла руки, с негодованием вспоминала последние события и рассматривала себя в зеркале, заключенном в богатую золотую раму. Отметила мельком, что нос слегка шелушится, а на скулах рдеют красные пятна – едва заметные, – последствия речного загара. И глаза, кажется, стали ярче. Или это игра света? Правда, она стала подкрашивать веки, чуть-чуть, совсем незаметно…
Она тщательно закрутила кран, не глядя, потянула к себе махровое полотенце. Чувство собственной уместности и привычной среды, чувство родных стен охватило ее со страшной силой, и она подумала: «Ненавижу перемены!» и еще: «Господи, как я устала!»
Она посидела немного с закрытыми
– Оленька, все на столе! – сказали из-за двери.
Ольга Борисовна, пойманная на горячем, беззвучно ахнула и сунула помаду обратно в шкаф. После чего схватила полотенце и с силой провела по лицу.
– Иду!
…Муж с наигранным оживлением рассказывал о работе и расспрашивал Ольгу Борисовну, как прошел ее день. Она подробно отвечала, а в голове крутилась раздражающая мысль, что она в театре, а на сцене – семейный ужин, и актеры произносят заезженный и затертый, как старая пластинка, текст, надоевший до оскомины. Произносят уже в сотый раз, с одними и теми же интонациями и паузами в одних и тех же местах, и ровным счетом ничего при этом не чувствуют. Она прогнала прочь дурацкую мысль и снова подумала, что мудрость супружества – в умении прощать. Они – одна команда, и это самое главное.
Толя развивал план поездки куда-нибудь на море, в Испанию или Италию, в красивое место, в какой-нибудь маленький приморский городок, где тротуары из белого ракушечника, чистые пляжи и прозрачное море или даже океан. И десятки бутичков и кафе под полосатыми маркизами прямо на улице, и пахнет жареным мясом, свежим хлебом, кофе и цветами.
Ольга Борисовна слушала, улыбалась и одобрительно кивала.
Высокие старинные часы в углу мелодично пробили восемь; потом едва слышно звякнули на половине девятого. Затем стали бить девять – бесконечно долго; звуки накладывались один на другой, создавая стереоэффект. Мелодичный звон раздавался отовсюду – казалось, сыпались стеклянные подвески разбитой люстры, и каждый осколок вонзался Ольге Борисовне в сердце. Она представила себе, как художник сидит в своей «Хонде» около ее дома и ждет, поглядывая на часы. В машине темно, возможно, работает радио. Передают легкую инструментальную музыку. Он поминутно смотрит на часы; переводит взгляд на ее окна. Если бы кто-то заглянул в машину через боковое окно, то увидел бы его четкий профиль – крупный нос и торчащий подбородок. И серебряную монетку в вороте рубашки. И зеленые огоньки на приборной доске…
Она смотрела на мужа и видела, как шевелятся его губы, поднимаются брови, как он отбрасывает назад волосы, взмахивает рукой в такт словам. И не слышала ни единого слова.
Старинный механизм мелодично обозначил половину десятого.
Ольга Борисовна сидела с приклеенной улыбкой, вцепившись пальцами в край стола. И не сразу осознала, что муж спрашивает ее о чем-то.
– Как, Оленька? Согласна? – повторил он.
Долгую минуту она смотрела на него невидящим взглядом и вдруг выскочила из-за стола. Метнулась в спальню, распахнула шкаф, схватила свитер, пижаму, еще какие-то вещи, не понимая, что хватает и зачем.
Растерянный муж ходил следом и беспомощно повторял:
– Оленька, что случилось? Что ты делаешь?
…Ольга Борисовна, задохнувшись, слетела по ступенькам и выскочила из подъезда, побежала через двор на улицу. Улица была пуста.
Не может быть!
Ольга Борисовна повернула к перекрестку, чувствуя – еще немного, и она разрыдается!
Не замеченная ею машина впереди мигнула фарами…
…Они снова лежали под звездным небом. По обе стороны от костерка, горевшего чисто и ровно. Чуть пахло дымом, и было удивительно тихо.
Ночь была такая фантастическая! Снова сияли низкие звезды, и кто-то мешал громадной ложкой в небесном котле. Заметно посвежело, и с реки потянуло сыростью. Немыслимо далеко вверху пролетел спутник – прошил звездное небо слева направо. А может, это был космический корабль с человеком. Интересно, о чем он думал? О глобальных космических проблемах или о своих, маленьких, земных и незначительных?
«Наверное, он просто хочет вернуться домой, – решила Ольга Борисовна. Самое главное – вернуться домой! Остальное неважно. Пока он там…»
Реклама
Коган
Человек без сердца
Глава 1
Психотерапевт Иван Кравцов сидел у окна в мягком плюшевом кресле. Из открытой форточки доносился уличный гул; дерзкий весенний ветер трепал занавеску и нагло гулял по комнате, выдувая уютное тепло. Джек (так его величали друзья в честь персонажа книги про доктора Джекила и мистера Хайда) чувствовал легкий озноб, но не предпринимал попыток закрыть окно. Ведь тогда он снова окажется в тишине – изматывающей, ужасающей тишине, от которой так отчаянно бежал.
Джек не видел окружающий мир уже месяц. Целая вечность без цвета, без света, без смысла. Две операции, обследования, бессонные ночи и попытки удержать ускользающую надежду – и все это для того, чтобы услышать окончательный приговор: «На данный момент вернуть зрение не представляется возможным». Сегодня в клинике ему озвучили неутешительные результаты лечения и предоставили адреса реабилитационных центров для инвалидов по зрению. Он вежливо поблагодарил врачей, приехал домой на такси, поднялся в квартиру и, пройдя в гостиную, сел у окна.
Странное оцепенение охватило его. Он перестал ориентироваться во времени, не замечая, как минуты превращались в часы, как день сменился вечером, а вечер – ночью. Стих суетливый шум за окном. В комнате стало совсем холодно.
Джек думал о том, что с детства он стремился к независимости. Ванечка Кравцов был единственным ребенком в семье, однако излишней опеки не терпел абсолютно. Едва научившись говорить, дал понять родителям, что предпочитает полагаться на свой вкус и принимать собственные решения. Родители Вани были мудры, к тому же единственный сын проявлял удивительное для своего возраста здравомыслие. Ни отец, ни мать не противились ранней самостоятельности ребенка. А тот, в свою очередь, ценил оказанное ему доверие и не злоупотреблял им. Даже в выпускном классе, когда родители всерьез озаботились выбором его будущей профессии, он не чувствовал никакого давления с их стороны. Родственники по маминой линии являлись врачами, а дедушка был известнейшим в стране нейрохирургом. И хотя отец отношения к медицине не имел, он явно был не против, чтобы сын развивался в этом направлении.