Дом с мезонином в наследство (Коварство, или Тайна дома с мезонином)
Шрифт:
В общем, скандал назревал еще тот. А самое нехорошее – грозил перетечь своим аморальным, страстно осуждаемым обществом в те годы адюльтером уже и на кафедру, и мог очень плохо кончиться для них для всех. Потому что, как ни крути, а Мисюсь была членом семьи уважаемого Антона Павловича Званцева, и он тоже был за эту так называемую «аморалку» в большом ответе. Да и Тине бы достался от этой истории свой хороший кусок неприятностей – погнали бы из университета молодого преподавателя Званцеву, как и положено, по какой–нибудь очень уважительной причине, которая для таких случаев всегда заранее и бережно заготовлена бывает.
Положение спасла жена Ильи Александровича. Бывают
Антон Палыч долго потом на свояченицу сердился за эту историю. Как бы там ни было, а хорошего друга потерял. Потому что хоть и обошлось все хорошо, а осадок в душе остался. Тот самый осадок, который всю дружбу под корень разрушить может. Хотел даже в первом, самом яростном гневе Мисюсь обратно в Белоречье спровадить, но довольно быстро поостыл. И Тина за сестру просила – жалко девчонку стало. В самом деле, глупая еще. Да и сама Мисюсь после этой истории испугалась, притихла совсем, как мышка. После ноябрьских праздников и впрямь пошла на подготовительные курсы при университете, и даже однажды – о чудо! – поднялась к Антону Павловичу в мезонин и попросила дать ей почитать чего–нибудь из классики…
— Неужель и вправду поумнела? – насмешливо спросил он, доставая с полки Пушкинские «Повести Белкина». – На, почитай вот «Барышню–крестьянку», что ли… Та еще хитрюга была эта барышня, вся в тебя…
— Да я не хитрюга, Антон Палыч! – обиженно подняла на него глаза Мисюсь. – Просто… Просто вы меня не понимаете совсем… Ни вы, ни Тинка…
— И в чем это, интересно, мы тебя не понимаем?
— Ну, не всем же дано книжки любить. А вы только по себе о людях судите! А может, у меня другие какие способности? А вы – книжки да книжки…
— А что… Может, ты и права, слушай… — задумчиво и внимательно на нее глядя, произнес Антон Палыч. – И даже определенно права… Чего это мы к тебе так с этим чтением привязались?
— Ну так и я говорю…
— Тогда скажи – чем бы тебе хотелось заниматься? Вот скажи четко и определенно – чем?
— А вы сердиться не будете?
— Нет.
— Точно?
— Слово даю!
— Ну, тогда… Вот вы бы меня машину вашу водить научили, вот это было бы здорово…
— Машину?! – опешил от такого неожиданного заявления Антон Палыч. – Ну, Мисюсь, не знаю… Это ты у Тиночки сначала разрешения испроси… Чего это тебе вдруг такая фантазия в голову пришла?
— Не знаю! Хочу, и все! Давно хочу. Даже во сне вижу, как я руль кручу…
— Ну что ж, хорошо… — грустно–снисходительно усмехнулся Антон Палыч. — Машину так машину. Вот завтра прямо и начнем, если Тиночка возражать не станет…
Тина нисколько против нового увлечения Мисюсь не возражала. Очень тяжело пережив историю с Ильей Александровичем, она даже обрадовалась такому повороту событий. Тем более видела, как и сам Антон идеей этой неожиданно вдруг увлекся – свояченицу вождению научить. А уж про Мисюсь и говорить было нечего. Совсем будто подменили девчонку – и глаза интересом загорелись, и способности к новому занятию откуда ни возьмись проявились у нее недюжинные. Схватывала все с лету, ученицей была прилежной, чем вызывала к себе особого рода уважение. Потому что не полагалось юным девушкам в те времена баранку крутить. Совсем не женское это
В общем, и месяца не прошло, как Мисюсь стала гонять по городу на белом Антоновом «Москвиче» самостоятельно. При деле оказалась. Они и успокоились оба. Чем бы, как говорится, наше дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. А «дитя» и в самом деле тешилось напропалую. Сначала к ужину стало задерживаться, потом и до позднего вечера где–то пропадать… Они порой с ума сходили, ее ожидаючи. Правда, Мисюсь их успокаивала, что компанию себе нашла исключительно подходящую, сплошь только приличная «золотая молодежь». Все так же за рулем, все из хороших семей, все прилично–дорого одеты…
— Значит, ты у нас теперь золотая? – насмешливо допрашивал ее Антон Павлович.
— А вы что, раньше этого не замечали? – кокетливо парировала ему Мисюсь. – А зря не замечали! Надо было давно присмотреться!
— Ну–ну… А ты вообще в курсе того, что умные люди про золотых людей говорят?
— Нет… А что говорят?
— А не все, мол, то золото, что блестит…
— Да ну вас, Антон Палыч! — махала на него беспечно рукой Мисюсь. – Опять вы за старое! Книжки свои, что ль, имеете ввиду? Так это кому как! Я вот блестеть предпочитаю, а не бумажной пылью покрываться…
Антон вздыхал только. Надо же, упорная какая девчонка. Гнет свою линию, и все тут. Тиночка вот совсем, совсем не такая…
— Вы будто и не сестры, слушай! Ну ничего общего меж вами нет! Ни одной точки соприкосновения. Бывает же… — поделился он как–то своими наблюдениями с Тиной. – Разные вы, как небо и земля…
Странным отчего–то показался Тине Антонов голос, когда он их с Мисюсь сравнивать начал. Даже и не странным, а чужим каким–то. Будто нотка посторонней какой задумчивости в этом голосе появилась, которой раньше и не было. Антон же тем временем продолжал:
— А знаешь, Тин–Тин, в этой ее жажде хорошей благополучной жизни что–то есть такое…такое…нам непонятное, в общем. Может, мы и правда с тобой не так живем, Тин–Тин? Может, не так уж и не права эта девочка, когда вступает в отчаянный бой за чисто материальные свои притязания? А? Как думаешь?
— Не знаю, Антон… — задумчиво отвечала ему Тина. – Тут дело вообще не в том, кто прав, кто не прав… Настоящей правды действительно никто не знает! Каждый своим путем идет. Тем путем идет, каким ему идти приятнее…
— Ну вот ты, например, рада была, когда из общежития в этот дом переселилась? Какое у тебя тогда чувство было? Ты радовалась? Или нет? Не помнишь?
— Нет, не помню…
Она улыбнулась ему виновато и лишь плечами пожала – действительно не запомнилась ей сама по себе та радость как таковая. Она тогда к нему, к нему переезжала, а не в его дом с мезонином! Чего это он…Да и вообще, все это благополучное и сытое по всем параметрам замужнее ее существование, как ей казалось, происходило и не с ней будто, а где–то рядом, в параллельном каком пространстве, ничуть не мешая и собой нисколько не искушая. Она даже покупку новых красивых туфель запомнила потому только, что в тот же день, наткнувшись в букинистическом на потрепанный томик Ахматовой, неслась домой, как угорелая, чтоб похвастать перед Антоном приобретенной по случаю книжной драгоценностью и все ноги себе в кровь стерла…