Дом с привидениями
Шрифт:
– Напиши старому мистеру Фрейзеру, – наставляла я ее, – и даже не упоминая младшего, уведоми его, что твоя младшая сестричка изучает астрономию и, поскольку он владеет единственным телескопом во всей округе, ты будешь ему крайне признательна, если он позволит ей в него посмотреть.
– Хотя бы одно будет тебе на пользу, – отметила Барбара, принимаясь за письмо, – старый джентльмен некогда был увлечен твоей матерью.
О! Стыжусь даже вспоминать, как ловко мы провернули это дельце и вырвали у мистера Фрейзера любезное приглашение «дочери его старинной приятельницы, Марии Хорли».
Стоял февральский вечер, когда, в сопровождении одной лишь служанки – ибо на Барбару приглашение не распространялось – я впервые переступила порог жилища Мартина Фрейзера.
В доме царила атмосфера глубочайшего покоя. Я вошла туда со смутным и беспокойным ощущением, будто совершаю что-то дурное, едва ли не предательство. Спутница моя осталась в вестибюле, а я прошла в библиотеку, и тут меня вдруг одолела застенчивость, побуждающая отступиться от этой затеи, но я, вспомнив, как к лицу мне сегодня наряд, собралась с духом и с улыбкой вступила в комнату. Она оказалась низкой и мрачной, стены были обиты дубовыми панелями, тяжелая антикварная мебель отбрасывала причудливые тени в свете мерцающего огня, возле которого вместо самого затворника, Мартина Фрейзера, которого я ожидала увидеть, стояла странная маленькая девочка, одетая по-взрослому и с манерами и самообладанием взрослой женщины.
– Рада вас видеть. Добро пожаловать, – поздоровалась она, шагнув мне навстречу и протягивая руку, чтобы отвести меня к креслу. Пожатие ее руки оказалось решительным и твердым, дружеским и слегка покровительственным – совсем не похожим на обычное робкое и вялое пожатие детской ручонки. Указав мне кресло перед камином, она уселась напротив меня.
Отпустив несколько смущенных замечаний, на которые моя собеседница учтиво ответила, я принялась украдкой разглядывать ее. Огромный черный ретривер, прикрытый складками свободного длинного платья девочки, неподвижно растянулся у нее под ногами. На хрупких чертах лежала печать спокойствия, даже легкой печали; впечатление это усиливалось из-за ее привычки прикрывать глаза – привычки, которая редко встречается у детей и придает им некоторую величественность. Казалось, будто она погружена в глубокую внутреннюю беседу сама с собой – беседу, внешне не выражавшуюся ни словом, ни взглядом. Это безмолвное, похожее на маленькую колдунью существо начало даже пугать меня, и я обрадовалась, когда дверь отворилась и вошел сам объект моей охоты. Я с любопытством взглянула на него, ибо успела уже опомниться от ощущения, будто совершаю предательство, и меня забавляла мысль, что он ни сном, ни духом не ведает о наших видах на него. А поскольку молодой человек этот не менее боялся быть пойманным, чем я желала его поймать, то борьба наша обещала стать борьбой на равных – вот только Мартин Фрейзер ничего не смыслил в женских уловках. Я вспомнила, что каштановые локоны обрамляют мое лицо прелестными прядями, а темно-голубые глаза считаются на диво выразительными – и смело встретила его взгляд. Однако он обратился ко мне с серьезной рассеянностью и вежливым безразличием, не позволявшим ему обратить внимание на мои чары, и я с дрожью вспомнила, что мои познания в астрономии ограничиваются обрывочными сведениями, почерпнутыми в школе в «Вопроснике Мэнгналла».
Суровый отшельник сей произнес:
– Мой отец, мистер Фрейзер, почти не выходит из своей комнаты, но жаждет удостоиться вашего посещения. На меня же возложена честь показать вам в телескоп все, что вы захотите увидеть. Сейчас я настрою его, а вы не будете ли столь любезны тем временем побеседовать немного с моим отцом? Люси Фрейзер проводит вас.
Девочка поднялась и, снова крепко взяв меня за руку, отвела в кабинет старого джентльмена.
– Вы так похожи на вашу мать, дитя мое, – вздохнул он, вдоволь наглядевшись на меня, – и лицо, и глаза – ну ничего общего с вашей сестрой Барбарой. А почему вы получили столь необычное имя: Стелла?
– Отец назвал меня так в честь любимой беговой лошади, – ответила я, в первый раз честно объясняя происхождение своего имени.
– Вполне в его духе! – засмеялся старый джентльмен. – Я отлично помню эту лошадку. Я ведь знал вашего отца не хуже, чем знаю своего сына, Мартина. А вы уже видели моего сына, барышня? Ну да, разумеется. А это моя внучка, Люси Фрейзер, последний обломок древнего здания, ведь сын мой не женат, вот мы и удочерили ее и признали нашей наследницей. Она навсегда сохранит свое девичье имя и станет родоначальницей новой ветви Фрейзеров.
Дитя стояло, меланхолически потупив взор, точно поникнув под гнетом возложенных на нее забот и ответственности. Старый джентльмен продолжал занимать меня непринужденной беседой, пока по дому не разнесся звучный голос органа.
– Дядя готов принять нас, – пояснила мне девочка.
У двери библиотеки я легонько придержала Люси Фрейзер за плечо и мы чуть помедлили, слушая дивную и вольную песнь органа. Никогда прежде мне не доводилось слышать ничего подобного: средь бурного, вздымающегося рокота, подобного непрестанному гулу могучих морских валов, время от времени раздавались какие-то жалобные, высокие ноты, пронзавшие меня невыразимой тоской.
И когда музыка смолкла, я предстала перед Мартином Фрейзером молчаливая и подавленная.
Телескоп был установлен на дальнем конце террасы, так, чтобы дом не загораживал нам вид на небо, туда-то и провел нас с Люси астроном. Мы оказались на самой высокой точке незаметно повышающегося плоскогорья, откуда было видно окрестности на двадцать-сорок миль окрест. Над нами раскинулся бескрайний купол небес, безбрежный океан, о котором живущие средь домов и гор имеют лишь смутное представление. Гроздья мерцающих звезд, темная, непроглядная ночь и незнакомые голоса моих спутников усугубляли охвативший меня благоговейный трепет, и, стоя между ними, я посерьезнела и столь же углубилась в себя, как и они. Я напрочь позабыла обо всем, кроме необъятного величия открывшейся мне вселенной и божественного парада планет в поле зрения телескопа. Какой благодатный восторг и восхищение снизошли на меня! Какие потоки мыслей волна за волной омывали мой разум! И какой же незначительной казалась я себе пред этой бескрайностью миров!
Потом я спросила – спросила с детской робостью, ибо все притворство покинуло меня – нельзя ли мне будет прийти еще разок?
Мистер Фрейзер зорко и проницательно поглядел в мои вскинутые с мольбою глаза. Я думала лишь о звездах и потому не дрогнула под его взором. И вот его твердо сжатые губы расплылись в радостной и чистосердечной улыбке.
– Мы всегда будем рады видеть вас, – ответил он.
Барбара сидела дома, поджидая меня, и уже собралась обратиться ко мне с каким-то мирским, суетным замечанием, но я поспешно перебила ее.
– Ни слова, Барбара, ни единого вопроса, а не то я больше никогда не приближусь к «Остролистам».
«Остролисты» – так называлась усадьба Фрейзеров.
Не стану вдаваться в подробности. Я сделалась частой гостьей в усадьбе.
Мне думается, что я ворвалась в тусклую размеренную жизнь обоих Фрейзеров и маленькой Люси, точно луч света, пробившийся сквозь нависшие над ними тучи. Я принесла им радость и веселье и потому очень скоро стала дорога и необходима всем троим. Но что до меня самой, то во мне произошли величайшие и почти невероятные изменения. Раньше я была кокетливой, самолюбивой и бездушной девчонкой, но торжественные и серьезные занятия, увлекшие меня поначалу, и новые, сменившие их, пробудили меня от духовной пустоты к полнокровной духовной жизни. Я начисто забыла о былых планах, ибо в первое же мгновение поняла, что Мартин Фрейзер далек от меня и холоден, словно Полярная Звезда. Я стала для него всего лишь старательной и ненасытной до знаний ученицей, а он мне – только суровым и требовательным учителем, вызывающим лишь самое глубокое почтение. Каждый раз, как я пересекала порог его тихого дома, вся суетность и легкомысленность моей натуры слетали с моей души, точно ненужная шелуха, и я входила в старинный особняк, как в храм – преисполнившись простоты и смирения.
Так пролетело счастливое лето, подкралась осень, и за все восемь месяцев, на протяжении которых я постоянно посещала Фрейзеров, я ни словом, ни взглядом, ни тоном ни разу не солгала им.
Мы с Люси Фрейзер уже давно предвкушали лунное затмение, которое должно было произойти в начале октября. Вечером долгожданного дня, едва пали сумерки, я в одиночестве вышла из дома, размышляя о предстоящей радости наблюдения, как вдруг, приближаясь к «Остролистам», повстречала одного из тех молодых людей, с которыми я некогда флиртовала.