Дом скитальцев (сборник)
Шрифт:
Володя отвечал философски:
— Следовательно, ты ставишь под сомнение все биологические науки и кибернетику заодно. Боюсь, что для таких смелых допущений мы не располагаем фактами.
Он был, наверное, прав. «В любом пространстве, на любой планете, природа хоть чем–нибудь отличалась бы от земной», — в сотый раз напомнил себе Колька.
Он невесело осклабился,
— То–то и оно — не располагаем… Там, где недостает фактов, действует интуиция, а злость — лучший стимулятор интуиции ученого и воина.
— Демагог. Кажется, мы пришли.
…Рафаил лежал на прежнем месте и улыбался. От шеи до пяток он был упакован в чехол из живых веточек с листьями, так что на свободе оставалась голова, ступня левой ноги и правая рука. Он улыбался, собрав лицо в складки.
— Улыбается, — сказал Колька. — Здорово, командор!
Володя сразу подошел, присел и — деловым тоном:
— Рафаил, как ты себя чувствуешь?
Бледное лицо зашевелило губами.
— Право, не знаю. Запеленали меня. Больше сплю, — улыбка была бледная и равнодушная. — Где мы, ребята?
— Но как ты, как ты? Перелом болит, грудь болит? — спросил Володя.
— Не болит. Негры тут… ну, да — вы знаете. Нарисовали, что через два дня встану.
Володя ужаснулся.
— Что ты, что ты, с таким переломом! Коля, это недоразумение, правда? Что ты, Рафаил!
— А, перелом! Я думал, вывих, — равнодушно прошептал Рафаил. — Они долго…
Замолчал.
— Рафа, что — долго? — мягко спросил Колька.
— Ну, да… смотрели, гнули. — Он прикрыл глаза. Было видно, что собирается с мыслями. — Перелом, говоришь? Ты уверен? Карпов, а ты?
— Еще как уверен…
«Наркозное опьянение», — определил Колька. Рафаил хмурился, соображал с видимым трудом.
— Карпов, — приказал он. — Осмотри йогу. Смелее, ветки раздвигаются легко. Что видишь?
Колька робкой рукой нащупал горячую голень. Она — правая ведь? Нет, не она… Почему не вздута, где отек? Пальцы натолкнулись на грубый, свежий шрам, а под ним, прямо под кожей, на твердой полосе берцовой кости прощупывалось характерное утолщение. Костная мозоль на месте перелома — муфта, как говорят хирурги. Колька прямо затрясся. Такого не бывает, понимаете? Такую муфту при таком переломе надо наращивать три месяца, в лучшем случае! О Господи, он сам, сам эту кость ставил на место неполные сутки тому назад… Сжав зубы, косясь на Рафаила почти безумными — он это чувствовал — глазами, Колька осторожно покачал ногу. Она была целая. Будто не ломалась.
— Как новая, — с идиотической бодростью сказал он. — Полная консолидация.
Володя, пунцовый от волнения, отталкивал его — рвался посмотреть. Колька машинально поправил веточки.
— Не помню, — шептал больной. — Помню, что Земля, нулевое время. Сколько времени прошло? Амнезия, противно…
— Двадцать один час, — растерянно доложил Володя.
Рафаил прошептал: «двадцать… один…» и вскинул вдруг пронзительные, прозрачные глаза:
— Карпов! Лжете, говори правду!
Подавшись к нему всем телом, Колька убеждал:
— Раф, мы сами не понимаем, святая правда. — сегодня двенадцатое ноября, вчера мы стартовали, понимаешь?
Командир перевел глаза на Володю:
— Бурмистров, правда?
— Честное слова!
— Что же они, волшебники?
Володя поднял плечи.
— Кто они такие? Они н–не н–носят одежды.
— Не знаем, Раф. Пока не идентифицировали. Но как они с тобой объяснялись? — волновался Бурмистров.
— Рисовали, — уже шептал командир. — П–стите… Пр–ос–тите, р–ребята… Я п–посплю…
Володя зашептал:
— Как его сразу… Николай, что же будет? Уверен ли ты в отношении его ноги?
— Говорю — уверен!
Колька был ошеломлен, все как бы сдвинулось в его голове. Слишком много чудес за одни — неполные — сутки! Сейчас уже феномен с квантовыми часами и невытекающей энергией, мучивший его, как дурной сон, казался совершенно неважным. Как на рентгеновском снимке он видел эту спасительную муфту, и она заслонила все остальное. Может быть, в этом было его личное: он действительно валялся три месяца, наращивая такую костную мозоль после такого же перелома. Нет, розовые в корзинках — не шаманство, нет… Бритый и охотница и остальные двое — не шаманы. И пусть их власть над Рафаиловой плотью только подтверждает их земную сущность, пусть Бурмистров говорит, что лишь земные врачи могут врачевать землян — ему все равно. Рафаил теперь транспортабелен. Сейчас же, сию минуту он пойдет и подготовит баросферу к старту. Здесь недалеко, за сорок минут обернется.
Он поднялся, крепко потер виски. Здание науки и все такое прочее. Они вернутся в баросфере и ни на какой транспорт рассчитывать не будут.
Он отдыхал, он мог себе позволить пять минут отдыха — решение принято, предстоит еще действие. И увидев, как Володя придвинул свое лицо к неподвижному лицу Рафаила, он внезапно вспомнил то утро, четырнадцать лет назад, когда он впервые их разглядел и понял.
Он дождался их в проходном дворе — культурных деток — в проходном дворе, под облупленной кирпичной аркой. Прижал к стене. Они смотрели с нервной дрожью, но без страха. Толстый мальчик в очках защищал живот руками. «Бляди», — сказал Кила, детдомовский кореш, а Колька приказал: «Заткнись!» и спросил: «Очкарь, что у тебя в пазухе?» — «Белые мыши, для живого уголка». — «Покажи!»
Очкарь достал красноглазую мышку, показал с ладони.
Второй культурный мальчик — кудрявый маленький еврей — смотрел на обидчика пристально и высокомерно, как бы отталкивая взглядом.
«Беленькая, сволочуга!» — сказал Кила и вдруг ударил снизу по руке Володьки. Мышка шлепнулась в свежий поток мочи на асфальте. Пробежала к стене, иод кирпич. Колька наклонился и увидел, что вместо глаза у нее выпуклая капелька крови, а Раф сказал звонким голосом: «Фашисты!»
Он тогда сплюнул и приказал своим: «За мной…», и они поскакали через заборы к детдому… Так было — четырнадцать лет назад.
— Вова, ты меня слышишь? Я иду к баросфере, ты побудь с Рафаилом, хорошо? Разведаю дорогу.
Он пошел. И будто дождавшись этого, из листьев стены вышел седой человек. Поднес руки к выпуклой груди, приподняв красного жучка — поздоровался. Он улыбался очень обаятельно и эффектно, но Колька своими обостренными чувствами схватил какую–то морщинку около рта, прищуренное нижнее веко, что–то еще, и понял: седому не хочется улыбаться.
Крупными шагами седой подошел к ним и представился: