Дом Солнца
Шрифт:
– Такое будет! – вторит ему на удивление оживший Скелет.
– Что будет? – удивилась Саша.
– А то и будет!
– Демонстрейшн грандиозная, – восторженно выпалил Малой.
– Сегодня же не Первое мая, – озадачилась Саша.
– А вот увидишь! – торжествующе заявляет Малой.
– Откуда знаете? – посерьезнев, спросил Солнце.
– Люди из серого дома сами пришли и попросили систему: типа мэйк демонстрейшн, – затараторил Малой. – Типа за Вьетнам и за невинно осужденную коммунистку Анджелу Дэвис. Ну, а хипарям не западло. Даже штатовские хипы против войны во Вьетнаме. А Анджела эта, по всему видать,
Солнце совсем помрачнел, только коротко спросил:
– Где?
Заметив его беспокойство, Малой вопросительно замолчал.
– Возле универа сказали собраться, – ответил за него Скелет и заторопил друга: – Ну чё, пошли, что ль, а то флажков не достанется, будем, как лохи, идти...
Малой испытующе посмотрел Солнцу в глаза, что-то понял и неожиданно спокойно и неторопливо обернулся к Скелету:
– Подожди, у меня клиент еще на последнюю калинку-малинку. Сейчас подойдет, сказал.
Скелет удивился:
– Чего ты? Все уже пошли туда...
И правда: хиппи, оккупировавшие скамейку, давно ушли.
– Успеем, – нарочито спокойно похлопал его по плечу Малой, – ты покури пока. Покури.
Солнце пристально глянул на Малого, тот опустил глаза.
Солнце спрыгнул с парапета и быстро направился прочь с площади.
– Ты куда? – изумилась Саша.
Солнце обернулся:
– Не ходи со мной!
Он шел все быстрее, почти бежал. Саша глянула на Малого. Тот отвел взгляд, дрожащей рукой достал пачку сигарет. И Саша, не выпуская из рук книжки, бросилась догонять Солнце.
Площадь перед памятником Ломоносова у старого здания университета полна хиппи. Многие из них разворачивают самодельные транспаранты: разрисованные цветами надписи: «Make Love Not War», «Свободу Вьетнаму!», «Flower Power», «Yankee, go home», «Руки прочь от свободного народа», «Peace, Love, Freedom». Вот и плакат «Свободу Анджеле Дэвис» с характерным черно-белым портретом пышноволосой негритянки. А держит его счастливый хипарь с таким же сногсшибательным «афро».
Из здания университета вышли тувимец с дедушкой. Они с любопытством рассматривали хипарей. Дед улыбнулся, снял с себя один из амулетов и, бормоча что-то по-своему, вручил Декабристу. Декабрист в ответ снял с себя феньку, завязал на руке деда.
Кто-то из хиппи окликнул Декабриста:
– По системе слух прошел: тебя менты закрыли.
– Открыли – демонстрацию строить, – улыбнулся Декабрист.
К сидящим на ступенях памятника хиппи подошли двое людей неопределенного возрастав серых костюмах с серыми лицами и комсомольскими значками. Кто-то из хиппи испуганно вскочил.
– Свои, свои, – успокаивающе выставил ладонь комсомолец.
– Не стремайтесь, пиплы, это добрые люди, – подтвердил Декабрист.
А комсомолец распорядился:
– Пора.
Декабрист скомандовал своему народу:
– Тайм пришел, фрэнды! Летс гоу! Причем квикли!
Хипари выстраиваются в колонну под руководством невзрачных комсомольцев.
Они двинулись вдоль университета. Лица – одно вдохновеннее другого. На ходу братались, целовались, передавали папиросы и бутылки с портвейном, пели битловские песни.
В конце улицы показались бегущие Солнце и Саша.
Солнце, видя, как яркая колонна движется к ближайшему переулку, замахал руками:
– Стойте! Не надо!
Но люди в штатском настойчиво направляли колонну в переулок.
Солнце и Саша уже близко.
– Остановитесь! – кричал что есть сил Солнце.
Но свернувшие в переулок хипари и сами увидели, что дорогу им преградили выехавшие с параллельной улицы автобусы с непрозрачными стеклами и распахнутыми дверями.
Колонна дернулась было назад, но из переулков на них вылетела конная милиция, отрезая пути к отступлению.
Лохматый паренек с плакатом Анджелы Дэвис оглянулся.
– Шухер! Это ловушка!
Руки милиционеров выхватили у него древко плаката, ударили паренька по голове.
Вход в переулок, куда только что зашли хиппи, наглухо преградил стоящий поперек дороги фургон с яркой надписью «Зоопарк» и нарисованными силуэтами лошадей.
А внутри переулка – столпотворение, крик, ужас. Ржали и становились на дыбы кони. Милиционеры, с трудом сдерживая их, загоняли толпу в автобусы. Сопротивляющихся подгоняли ударами. Летели на землю плакаты, транспаранты. Ошалело метались тувимцы, но их тоже втолкнули в автобус. Саша выронила книги, из глаз брызнули слезы ужаса. Милиционер замахнулся на перепуганную девочку, но тут хиппи, бежавшегорядом, смяла милицейская лошадь. Падая, он толкнул Сашу, и удар милиционера вместо Саши достался Солнцу. Он упал. Саша истошно завизжала.
С другой стороны переулка прогуливалась мирная семья с фотоаппаратом.
– Мама, смотри, лошадки! – обрадовался малыш с надувными шариками в пухлой ручке, увидев разрисованный фургон.
– Ну-ка, сынок, стань сюда, – распорядился веселый упитанный папа. Он нацелился фотоаппаратом на ребенка: портрет на фоне яркого фургона.
В этот момент из-за угла возник неприметный человек в сером и тихо, но внушительно распорядился:
– Быстро уходите!
Мама испуганно схватила ребенка и мужа за руку, и они поспешно зашагали прочь. Малыш удивленно выворачивал шею:
– А что там? Дядя, что там?
Человек в сером изобразил на лице жутковатое подобие улыбки:
– Это, малыш, кино снимают.
В переулке уже почти всех загнали в машины, кони сплотились в единую теснящую массу.
Мелькнуло перепуганное лицо Саши. Грубый вояка толкнул ее в черную пасть автобуса. Саша завопила:
– Мамочка-а-а! Солнце!
Напирающие следом невольно скрыли Сашу в людском месиве.
«Обезьянник» отделения милиции набили хипарями до отказа. Пристроились кто где смог: на прибитых к стенам лавках, на полу. Все они по-разному относились к своему заточению. Кто-то, как Саша, попавший в такую переделку впервые, плакал, кто-то замер в страхе, но многие хипари – люди бывалые. И, не на шутку перепугавшись жестокого захвата их мирной демонстрации, в отделении – знакомом и почти родном – они поуспокоились, занялись привычными делами: кто-то философствует, кто-то плетет фенечки, кто-то царапает на стене ключом глубокомысленные изречения собственного сочинения, а кто-то целуется. Длинноволосый красавец, похожий на викинга, спит, обняв сразу двух хипушек-близнецов.