Дом, в котором падает снег
Шрифт:
Вот скажи мне, если, конечно, знаешь – кто определяет, какими и где родиться на свет? Почему кому-то суждено жить в любви, кому-то в роскоши, а другие проходят через ад на земле? Не знаешь? Вот и я не могу ответить, почему Жене, моей доброй и светлой хозяйке, досталась такая нелёгкая судьба.
В том доме, где мы жили, не правили согласие и любовь. Кроме Жени, мне предстояло познакомиться с её мамой, бабушкой и дедом. При первой встрече они, в общем-то, понравились мне, даже несмотря на то, что хотели выставить меня на улицу. В конце концов, я был всего лишь грязным котёнком, которого никто не ждал. Но, узнавая эту семью ближе, всё больше поражался, как среди всего этого кошмара, Женя сохранила доброту в своём сердце.
Женина мама была
Однажды, я услышал, как бабушка кричит с балкона и пошёл посмотреть, в чём дело. Забрался на перила и увидел, как Женя стоит во дворе. Ей тогда было лет десять. Бабушка кричала: «Детка, иди скорее домой!». Но Женя не уходила, она ответила: «Бабуля, мама сказала ждать здесь, мне нельзя уходить!». Бабушка звала, звала, потом начала злиться, кричать, но маленькая упорная девочка стояла на месте. Тогда во двор вышел дедушка и силой отвёл Женю домой. А Женя плакала, ведь мама обещала вернуться… Мама вернулась через два дня. Она ходила за очередной дозой, нашла то, что искала, и просто забыла про дочку. Забыла на два дня.
Но это, пожалуй, было не так плохо. Часто она брала Женю с собой. Ведь женщина с ребёнком не вызывает подозрений. А можно ещё взять с собой коляску, положить туда украденные вещи; и проходя мимо милиционеров говорить: «Доча, тише, а то сестрёнку разбудишь».
Я иногда гулял по квартире, залезал под дверью в ванную комнату и видел Женину маму. Она перетягивала вены жгутом, а рядом лежал шприц. На стене висела пластмассовая ванночка, в которой купали маленькую Женю; а на полочке, рядом с обгоревшей ложкой, лежали детские резиночки для волос. В такие моменты я обычно получал пинок и вылетал в коридор, видимо, чтобы не мешать. Слышал, как из кухни кричал дед: «Опять засела там, сука, дрянь такая!», опрокидывал рюмку и уходил по своим делам. А в маленькой комнатке Женя играла с платочком.
Она очень дорожила им, и однажды рассказала, как получила его. Женя ходила в поликлинику с одним из маминых знакомых. Их было много, они часто менялись, но все любили девочку. Внутри, как и всегда, было много детей. Но в тот раз они толпились в одном месте. Жене стало интересно, и она пошла посмотреть. В поликлинике продавали платочки, такие красивые, мягкие. Наверное, мягкие; Женя не могла дотянуться, чтобы потрогать – столько было народа. Взрослые подходили с детишками, спрашивали их: «Такой? Или вот этот?», покупали платочки и дарили своим малышам. А Женя просто смотрела, она знала, хоть и была маленькой – у наркоманов всегда нет денег, тем более покупать подарки. Но тут подошёл мамин друг, подмигнул и сказал: «Пойдём!», подвёл к лотку с платочками. Он взял платочек за край и быстро дёрнул на себя. Через минуту они убегали из поликлиники, держа в руках украденный подарок. А Женя была так счастлива, ведь у неё, как у других детишек, тоже был платочек.
Дети ведь не мыслят так, как взрослые. У них иное восприятие мира, иные ценности, интересы. И это хорошо. Плохо лишь то, что взрослея, человек склонен забыть, каким был в детстве. Отсюда и возникают непонимание, злость, конфликты. А я верю, что моя Женя, впитав столько зла и оставшись доброй, не забудет маленькую себя. И всегда будет понимать своих детей.
Женя живёт как будто вопреки, она не стала такой, какой должна была стать, она намного лучше. Я точно знаю. Ведь прошёл рядом весь долгий путь. Мама забывала кормить Женю, бросала на несколько дней, но в моей миске всегда была еда, пусть даже маленький кусочек. И чем меньше он был, тем большую цену имел.
Любовь нужна всем на свете. Она помогает жить, делает лучше, не даёт сбиться с пути. Но как идти верной дорогой, когда ты один? Женя рассказывала, как бежала на кухню с тетрадкой, чтобы мама проверила домашнее задание, открывала дверь, а там… А там дед кричал на маму, не давая снова уйти из дома. Потому что только что вытащил её из отделения, где она просидела двое суток, пойманная на улице с наркотиками. Женя смотрела, ждала, потом уходила. А на следующий день дед кричал на Женю за то, что в дневнике двойка.
Это ведь несложно – накричать, унизить, заставить чувствовать себя ничтожеством. А я так благодарен судьбе за то, что у нас была наша комнатка – мы просто могли сидеть там; где Женя своей тёплой рукой, мокрой от слёз, гладила меня и шептала: «Ричи, мой хороший, только ты меня понимаешь…»; где я мурчал изо всех сил, ведь мы были так дороги друг другу.
И так было год за годом. Крики, ругань, чужие лица, пьяные тела, лежащие на полу. Милиция приходит с обыском, а Женя прячет среди игрушек что-то, чтобы маму не посадили в тюрьму. А вечером вы вдвоём. Женя пьёт чай, говорит, а я слушаю…
Она рассказывала, что часто видит один и тот же сон – как плывёт в озере, а вокруг, в каждой складке воды, мёртвая рыба. Вдалеке, на берегу, стоит мама. Женя плывёт к ней, но никак не может доплыть. Чем ближе берег, тем дальше становится силуэт. Женя выбирается на сушу, а мама всё дальше и дальше… Девочка кричит, но никто её не слышит. Этот сон повторялся день за днём – вода, берег; и мама, которая всё дальше и дальше.
Но, несмотря ни на что, мы сохранили свет, пусть еле заметный; пусть порой было страшно, что он вот-вот погаснет. Почти все, кто приходил, мелькал в нашей жизни, исчезли. И сегодня Женя мало что помнит о своём детстве. Потому что память может прятать плохие воспоминания очень глубоко. Она бережет нас. Но, сохранив себя, мы открываем новые двери – к свету, к счастью. К тому, что будет совсем не похоже на прежнюю жизнь. И если кто-то спросит меня, кто же самый сильный человек в мире, я отвечу – это маленькая девочка Женя, сумевшая вопреки всему сохранить в сердце свет.
Поэтому сегодня я особенно рад. Моя Женя уже, конечно, совсем не маленькая, а взрослая, красивая девушка, выходит замуж. Она ещё спит, но скоро проснётся и пойдёт навстречу новой жизни. И я точно знаю, что это будет дорога к свету. А пока рассвет не наступил, я ещё немного полежу калачиком у неё в ногах, напевая кошачью песню.
Тридцать два зуба
За кулисами темно. Я стою у выхода на сцену так, что из зала меня невозможно заметить. Там сегодня собралось тысяч десять, не меньше. Я вижу толпу – на лица, фигуры падает только свет горящего на сцене экрана. На нём написано моё имя. Люди там, в темноте, ждут меня. Ждут, когда я выйду из тени, чтобы заставить стены задрожать от восторженного рёва. И вот играет бит, я слышу музыку, ещё такт и сделаю шаг вперёд. Зажигаются прожекторы, в моей руке микрофон: «Йо, йо, йоу!!! Привет, братья и сёстры!!!». А дальше зал издаёт такой рёв, что мне приходится сделать шаг назад, чтобы не упасть. В конце первой песни, подойдя к краю сцены, я вижу девочек в первом ряду, по их щекам текут слёзы. Вокруг столько энергии, что, кажется, прямо тут, в зале, вот-вот начнётся гроза. А потом я вижу Его. Он стоит среди зрителей. Улыбается. Я тоже улыбаюсь, я ждал, что он придёт; достаю пистолет из-за пояса, зал вне себя от восторга! Потом целюсь и нажимаю курок…
I
Семнадцать лет назад я пришёл в столовую. В этой школе кормят лучше, чем в пяти прошлых. К тринадцати годам это уже шестая моя школа. Наш город маленький и, если не получится здесь, то больше идти некуда. Больше школ здесь нет. Вернее есть ещё одна, но для богатых детей, а у меня нет денег даже на обед. Я прихожу в столовую на четвёртой перемене, когда все уже поели. Здесь всегда остаётся лишнее, и поварихи кормят меня просто так. Им жалко меня – я маленький, худой, в свои тринадцать выгляжу лет на десять; всегда в одной и той же одежде.