Дом в предгорье
Шрифт:
— А вы что, художник? — спросила она у Богуша.
— Нет, я рисую для собственного удовольствия и на память, когда путешествую. Если вы, Катюшка, позволите, то я попрошу вас немножко вот так посидеть, а я попробую вас нарисовать.
— А разве я достойна этого? — скромно спросила она, недоверчиво взглянув на Богуша.
— Если не вы, Катюшка, значит, никто, — ответил Богуш.
— Ну, тогда рисуйте, — зардевшись, сказала она и, сложив руки на коленях, где у нее лежали букетик земляники и обрывок плюща, замолчала и не двигалась.
Над ее головой белели цветы калины, куст которой одиноко рос возле старого
— Ах, да ведь это же не я! — воскликнула она и зарделась пуще прежнего. А когда Богуш дал ей маленькое зеркало, чтобы она взглянула на себя и сравнила, Катюшка умолкла. И вдруг словно ее что-то осенило, она спросила в страхе:
— А разве вы хотите этот портрет носить с собой?
— Конечно же, я буду беречь его, как сокровище! — ответил Богуш. Катюшка, прижав рисунок к груди, чуть не плача, прошептала дрожащим голосом, что пусть он его лучше порвет, но не берет с собой.
— А почему, Катюшка, почему, скажите мне? — воскликнул Богуш, напуганный ее словами.
— Говорят, — тихо сказала она, — если девушка даст кому-нибудь свой портрет или разрешит его взять, потом этот человек может заставить ее пойти за ним куда угодно, хоть на край света. И даже может заколдовать ее.
Богуш не знал даже, что ей на это ответить. Он, пожалуй, хотел, чтобы так оно и было, но виду не подал и попытался успокоить девушку.
— Если вы, Катюшка, верите этому предрассудку, если думаете, что я плохой человек, тогда оставьте рисунок себе. Я вас так запечатлел в памяти, что смогу нарисовать и вы даже знать об этом не будете.
— Ну уж ладно, берите, бог с вами, — сказала она немного погодя, решительно протягивая ему рисунок.
Богуш взял портрет, легонько сжал ее руку и молча спрятал рисунок. Катюшка приумолкла и опустила глаза, взгляд ее упал на божью коровку, которая села ей на руку. Некоторое время девушка смотрела, как букашка ползет, потом подняла руку и стала приговаривать, как это делают дети: «Божья коровка, куда полетишь? Вверх или вниз, или к любимому богу?» Божья коровка бегала по руке и вроде не хотела улетать, а потом вдруг расправила крылышки и полетела прочь.
— У нас присказка другая, — сказал Богуш.
— А у нас такая. Девушки загадывают, в какую сторону божья коровка полетит, в той и замуж выходить, а если вверх, значит, суждено умереть, — сказала Катюшка, вставая.
Тут они услышали, что их зовет Зверка, и, не теряя времени, вернулись. Зверка уже раскидал костер, а Зузула взвалила на спину свою ношу.
— Ну и украсила ты себя, как невесту, — сказала тетка.
— Это же не розмарин, — улыбнулась Катюшка, сунула платок под мышку, и они опять пошли лесом по мягкой хвое, поднимаясь по крутому склону в тени высоких пихт и елей. Местами лениво текли ручейки, сбегая вниз сквозь заросли папоротника, цветок которого многие хотели бы найти в ночь на Яна Крестителя, чтобы обрести способность видеть скрытые в земле клады.
Тихо было в лесу, лишь время от времени раздавался клекот ястреба-орешника либо с вершины дерева с криком взлетал филин. Выйдя наконец из-за деревьев на просторный луг, поросший свежей зеленой травой, путники оказались на пастбище. В верхней части его находились хижина пастуха и загоны для
— Эй, бача, бача, [25] сюда поднимаются Зверка, Катюшка и тетка Улка!
— Ах ты господи, ну, да что поделаешь! — И, сняв с костра, горевшего у порога хижины, котел, в котором варился кусок баранины в кислом молоке, пастух поставил его за деревянную перегородку, где находились кадки с молоком и всякая посуда.
В это время гости уже вошли в хижину.
— Дай бог счастья! — приветствовали они пастуха.
— Ну, дай бог, дай бог, — ответил он как-то растерянно, но тут же шагнул за перегородку и принес гостям по ковшу овечьего молока.
25
Бача — у словенцев и моравов, баца у поляков — главный пастух овец в горах; отвечает за надзор над стадом, доит овец и приготовляет сыр.
— Если не хотите, чтобы пастух вас обругал, выпейте одним духом, — шепнул Зверка Богушу. Тот послушался доброго совета и, хотя деревянный резной ковшик вмещал без малого три четверти литра, осушил его до дна.
— Пейте на здоровье еще, — предложил пастух, когда все выпили, и хотел было снова наполнить ковши, но, поняв, что гости больше пить не смогут, поставил их на чистую полку.
Потом он спросил, кто такой Богуш, и, когда Зверка ответил, что пан из Чехии, очень удивился и тут же начал расспрашивать про чехов. Услышав, что пан первый раз на пастбище, стал ему все показывать и называть.
Пастушья хижина — просторный деревянный домик, перегороженный внутри. В передней его части находится очаг, где день и ночь горит огонь. Над ним на балке укреплен толстый деревянный крюк, на который вешают котел. Дым выходит через дверь и щели в крыше. Он сушит головки сыра, уложенные за деревянные балки. Вдоль всей стены длинная полка с посудой и деревянные лавки. Возвращаясь домой, хозяева вешают бурки на гвозди, а валашки втыкают в балку.
За перегородкою хранятся высокие кадки, ковши, подойники, деревянные резные формы для сыра и другая пастушеская утварь. Снаружи у самой хижины стоят кошары, плетенные из прутьев загоны, куда на ночь запирают овец, а утром, подоив, выпускают. Загоны можно собирать и разбирать — к осени стадам приходится спускаться с гор все ниже и ниже. Кошару забирают с собой и, выбрав новое место, опять устанавливают.
Когда все вышли из хижины, Зверка увидел на крыше овечью шкуру.
— Никак, бача, вы барана зарезали? — спросил он.
— Что было делать, коль его солнечная ведьма опалила, разрази меня гром, если это неправда, — поклялся хитрый пастух.
Богуш поинтересовался, что он имеет в виду. Пастух объяснил: солнечная ведьма — дочь солнца, она ненавидит скот, который топчет и пожирает цветы в ее горных садах. Лицо у нее вроде бы приветливое, как солнце, но если она коснется овцы или коровы, та обязательно погибнет.