Дом веселых нищих
Шрифт:
Сестра ушла на работу, мать — в город, купить что-нибудь. Оставшись один, Роман достал карабин, сбегал на кухню за наждачной бумагой и, с трудом разобрав затвор, долго скоблил и протирал его, начищал дуло и продувал ствол. Потом отлил из лампады масла и, смочив им обильно части затвора, долго прилаживал все на место.
Наконец карабин был собран.
Стало смеркаться. Отгудели гудки.
Пришла мать, сестра. Обедали. А на дворе уже совсем стемнело и снова гулко грохотали выстрелы.
— Сегодня спать нельзя, —
— Почему?
— А мало ли что? Вдруг белые… У нас говорили, что сегодня обязательно будет бомбардировка.
Роман вскочил, накинул ватник, шапку.
— Сидел бы дома! — крикнула мать, но он уже был в прихожей.
Вытащил карабин и с карабином в руках выбежал на улицу. Тут оправился, перекинул ружейный ремень через плечо и ровным, широким шагом пошел в клуб.
В клубе было грязно и дымно. Несколько сонных комсомольцев бродили по комнатам, остальные спали — кто на скамьях, кто прямо на полу, подложив под голову тяжелые ковры. На Романа никто не обратил внимания, и он, пройдя в читальню, снял карабин и, положив его на подоконник, стал рассматривал журналы, валявшиеся где попало, изредка поглядывая на ребят и прислушиваясь к разговорам.
Тревожное напряженное ожидание всех утомило. Даже разговаривали мало. Те, кто не спал, сидели осоловевшие, с красными, воспаленными глазами. Много курили. Некоторые вяло грызли сухари, полученные на паек.
Кто-то сел за рояль, тихонько забренчал.
У кого картошки нет,Заявите в комитет,В комитете разберутИ картошку вам дадут…— Заткнись! — заорали на него. — Заткнись со своей картошкой!
А за окном совсем ясно грохотали орудия, и при каждом выстреле ребята, морщась, ругались.
— Фу, черт!.. Сидишь, как в дыре… Ни поспать покойно…
— Так и просидим до победы. Видно, без нас расщелкают Юденича…
Но часов в десять в канцелярии клуба, где сидел товарищ Федотов, пронзительно зазвенел звонок телефона.
Не успел еще товарищ Федотов принять телефонограмму, все уже знали: вызывают.
Не дожидаясь команды, отряд быстро выстроился в зале, и, как вчера, Роман снова встал на левом фланге.
Вышел товарищ Федотов.
— Ребята, — сказал он озабоченно. — Дошла очередь до нас. Белые у Лигова и продвигаются вперед.
Все молчали.
— Во черт… — тихо вздохнул кто-то.
— Райком снимает заводские дружины на фронт. Наш отряд направляется на охрану, десятками. Первый десяток идет с товарищем Савченко, — он указал на рослого рыжего парня. — К нему назначаются Ивановский, Теркин, Харламов…
Названные десять отошли. Федотов поговорил с Савченко. Тот весело улыбнулся, кивнул головой и откозырял:
— Есть, командир. Пошли, ребята!
Ребята,
— Во втором отряде с товарищем Власовым будут…
И Федотов снова прочел список десятка, и каждый отвечал: «Есть».
Через десять минут второй отряд ушел куда-то сменять посты.
Федотов оглядел оставшуюся кучку, взглянул в список и мотнул головой.
— Остается девять человек. Я десятый. Вы пока со мной.
И все бы сошло благополучно, если бы не рябенький парнишка.
— Десять! — крикнул рябенький, беспокойно перебрав глазами оставшихся. — Десять, товарищ Федотов, вы одиннадцатый…
— Как так?
— Да так…
— Ушло двадцать?
— Двадцать…
— Винтовок было тридцать?
— Тридцать, совершенно верно…
— Ну?
— А нас все-таки одиннадцать! — радостно крикнул рябенький и сам удивился.
— В чем дело? Кто лишний?
— Я лишний, — сказал Роман тихо.
— Правильно, совершенно верно! — закричал рябенький. — Он и есть лишний, и винтовка не наша — ишь какой окурок.
Товарищ Федотов нахмурился, тяжело посмотрел на Романа и сказал:
— Пойдем в канцелярию…
В канцелярии Федотов уселся за большим столом и закрыл плотно двери.
Взял карабин от Романа, долго разглядывал его, потом, подняв голову, спросил:
— Где взял, шкет? Отвечай!..
Роману скрывать было нечего, выложил все начистоту: когда, где сперли карабин и за сколько тысяч перекупил его у Васьки.
Товарищ Федотов выслушал внимательно, записал.
— А сколько лет тебе?
— Четырнадцать лет.
— Комсомолец?
— Нет
— А как же ты в отряд норовишь? Больно молод, да еще не комсомолец. Так нельзя.
Роман растерялся, посмотрел на Федотова робко и сказал:
— Товарищ Федотов… возьмите… Я уж…
Но тот не дал докончить, устало махнул рукой.
— Впрочем, можно… Но карабин отберем в казну.
Вылетел из канцелярии Роман красный, радостный…
Хотелось всем сразу рассказать, что товарищ Федотов оставил его в отряде, однако слушателей не нашлось… Ребята снова дремали по углам.
Наступила ночь. Тягостно бежали минуты.
За окном на черном небе бледно ползал луч прожектора, глухо ухали пушки.
Ребята все спали, кто обняв винтовку, кто положив ее под голову. Дружный храп иногда даже заглушал далекий орудийный гул.
Из канцелярии доносился шорох бумаг. Товарищ Федотов жег какие-то списки.
На клочке бумаги в углу была нарисована чья-то рожица. Роман взял вставку и подрисовал к рожице туловище, ноги, ружье… Потом задумался. Долго сидел, что-то соображая, наконец решительно перечеркнул человечка и пониже написал:
«Заявление в комитет молодежи».
Опять перечеркнул и снова: