Дом яростных крыльев

Вильденштейн Оливия

Я чувствую что-то сродни разочарованию, когда ничего не происходит. Снова, крадучись, я подхожу к нему и осматриваю крошечную выемку. Мои щёки заливает краской, когда я понимаю, чего я только что коснулась.

Я, Фэллон Росси, только что потрогала промежность статуи.

Для меня это новый уровень дна. Хвала тебе, фейский Бог, за то, что Фибуса не было рядом, и он не видел, как я пристаю к статуе.

Выпустив воздух из лёгких, я решаю, что мне, судя по всему, почудилась эта пульсация. Я нажимаю большими пальцами на то, что осталось от чёрных шипов.

Их поверхность твёрдая, холодная и немного рыхлая. Один из них выходит наружу и падает на покрывало. К другому приходится приложить чуть больше усилий, но он тоже высвобождается.

Я уже готова перевернуть ворона, как вдруг огромные дыры в его крыльях зарастают и в итоге полностью исчезают.

Святая мать всех Котлов… Я тру глаза. Опустив руки, я замечаю, что помимо того, что пропали дыры, железное тело ворона также приобрело цвет. Статуя стала полностью чёрной, за исключением сияющих серебристых когтей и клюва.

В комнате раздается тихое шелестение, когда разведённые крылья ворона складываются, точно веер.

Я отскакиваю назад и, споткнувшись о свои собственные ноги, больно падаю на попу. Ворон впивается когтями в кровать, выпрямляется, после чего поворачивает голову и устремляет на меня взгляд своих холодных золотых глаз.

О…

Мой…

Бог…

Он взмахивает крыльями, и крик начинает разрывать мне горло, но ударяется о мои сжатые зубы и вырывается из меня в виде воздуха.

Все мои знания о воронах всплывают у меня в голове, усиливая и без того бешеное сердцебиение в груди. Не теряя существо из поля зрения, я ползу назад, точно жук, запутываюсь ногами в платье и снова падаю на свою больную попу. Я не рассчитала расстояние, поэтому ударяюсь головой о деревянную поверхность.

Ворон начинает яростно бить крыльями, взбивая воздух в комнате и кислород в моих лёгких. Сделав очередной круг по моей маленькой комнате, он нацеливается на более высокую поверхность и садится на мой шкаф.

Я уже готова схватиться пальцами за ручку двери, но птица смотрит в мою сторону.

Я сглатываю и встаю на ноги, точно в замедленной съёмке.

Существо наклоняет голову набок, оглядывая меня, как какую-то диковинку. Словно это я только что изменила цвет и ожила.

— Кто ты, чёрт побери? — шепчу я.

Класс. Теперь я разговариваю с этой… вещью. Я, конечно, точно так же разговариваю и с Минимусом, но Минимус настоящий.

Ворон не каркает, а только смотрит на меня пугающе пристально.

Я поворачиваю ручку.

Птица разводит крылья в стороны.

Я в панике захлопываю дверь, так как боюсь, что ворон вылетит наружу, попадёт в мамину комнату или, что ещё хуже, в Люс.

Что я такое освободила?

Что я наделала?

ГЛАВА 24

Не знаю, как долго мы с вороном смотрим друг на друга, не мигая, но мои глаза начинает пощипывать, лёгкие горят от слишком редких вдохов, а пульс учащённо бьётся, точно подводная река.

— Что ты, чёрт побери, такое? — цежу я сквозь сжатые зубы.

Птица

не отвечает.

Но почему она должна мне отвечать? Это ведь птица.

А птица ли?

— Собираешься проткнуть меня своим клювом или вырвать когтями моё сердце?

Существо не закатывает глаза, но его веки как будто сжимаются вокруг его золотистых глаз, что придаёт ему осуждающий вид.

Я запускаю пальцы в волосы, убираю с лица подрагивающие прядки и пытаюсь разобраться в бессмысленности происходящего.

— И что мне с тобой делать?

Ворон продолжает смотреть на меня, словно решает, что ему со мной делать.

— Клетка!

Перья ворона взъерошиваются. Птица начинает пятиться, увеличивая расстояние между нами, насколько это возможно, пока её хвост не касается стены.

Что?

— Ты меня понимаешь?

А с чего я решила, что нет? Минимус же меня понимает.

Когда я вспоминаю о своём друге-змее, мой взгляд, наконец, перемещается с ворона на окно и на канал под ним. Излечился ли он? Простил ли он меня за то, что я так грубо его прогнала?

Тихий стук когтей заставляет меня резко перевести взгляд на шкаф. Ворон повернулся всем телом к тёмным водам Марелюса, цвет которых не меняется даже при ярком солнечном свете. Ворон как будто чувствует, что я уставилась на него, и поворачивает ко мне голову.

— Как насчёт того, чтобы заключить пакт? Я не стану тебя запирать, — у меня всё равно нет под рукой клетки, — а ты не будешь нападать на меня или любого другого жителя этого дома? Мама и бабушка подвержены воздействию железа.

Я киваю на его лапы.

Ворон опускает свой взгляд на когти. Его шея распушается, он приподнимает окровавленный коготь и подносит к своему носу. Он нюхает его? Или я себе это придумала? Мне не видно его ноздрей с того места, где я стою.

Но я вижу, что он высовывает язык и облизывает железный коготь. Существо застывает, смотрит на меня поверх блестящего кончика своего опасного когтя, затем резко его опускает, и, хотя его тело больше не сделано из металла, от его удара дерево сотрясается.

Его реакция напоминает мне о реакции Минимуса в нашу первую встречу. Я никогда не думала, что моя кровь как-то странно пахнет, но если животные демонстрируют такую необычную реакцию на неё, значит, это так. Я приподнимаю забинтованную руку и нюхаю её. От бинта исходят тёплые нотки меди; никакого запаха мёда или морской воды или, котел его знает, чего ещё, что вгоняет животных в такой ступор.

— Ну что… мы договорились?

Моя голова гудит из-за нервного напряжения. Я хочу закрыть глаза, чтобы его уменьшить, но не хочу выпускать существо из поля зрения.

— Если ты меня понимаешь и согласен, тогда кивни головой.

Ворон застывает, точно статуя. Ну, конечно же, я брежу. Только потому что змеи разумные, не означает…

Голова птицы опускается и поднимается.

Я должно быть резко вздыхаю, потому что прядь волос приподнимается с моего лица и падает прямо на мои высоко поднятые ресницы. Проходит минута. Две.