Дом

ИГОРЬ РОСОХОВАТСКИЙ

Дом

– Дедушка, иу куда же ты засмотрелся? Дедушка, пойдем!
– изо всех сил тянет за руку старика худенький мальчик в шерстявом костюмчике. - Сейчас, сейчас, - бормочет старик, не отрывая взгляда от сорокаэтажного дома с разноцвешыми балконами в противошумными выступами. Глаза старика, когда-то синие, вылиняли до голубизны, но взгляд не потерял живости и остроты. - Ну, что ты там заметил, деда?
– притопывает от нетерпения мальчик. - Видишь дом? - Вижу, вижу. Дом как дом. Высо-окий... - Сейчас он повернется на своих опорах. - Зачем?
– Мальчик на секунду перестает тянуть старика за руку, в его глаза блестят от любопытства. - На крыше этого дома, Павлик, установлены приборы. Они уловят изменение,

ветра, положение солнца и разные другие изменения внешней среды. И соответственно им отрегулируют положение дома. Он пока называется экспериментальным... Хочешь жить в таком? - Хочу, хочу, - быстро отвечает мальчик и снова тянет старика.
– Ну пойдем же в крепость! - Но я еще не сообщил тебе главного, Павлик, - торжественно и загадочно произносит старик. Он распрямляется и словно становится выше ростом.
– Этот дом построен по проекту твоего деда. - Ты у нас умница, дедуня. Мы все тобой гордимся, - чеканит мальчик фразу, которой его научила мама.
– А теперь пойдем скорей, меня же Петька с Витькой ждут. Старик вздыхает, снисходительная улыбка пробегает по его губам, чуть-чуть округляя впалые щеки. - Извини, Павлик, как-то забыл. Пошли. Но он еще несколько раз оглядывается, стараясь это делать не слишком заметно. Этот дом построен по его последнему проекту. В нем есть вентиляционные шахты с чуткими датчиками, удаляющие малейшие примеси вредных газов. Кондиционеры создают ароматы ковыльной степи, цветущего яблоневого сада, запах моря... Предусмотрены бассейны для плавания, зимние сады, фонтаны, магазины... За свою жизнь старик создал десятки проектов, воплощая мечту об идеальном доме, в котором человеку всегда было бы приятно находиться. Он еще помнил, как жилось после войны в наскоро отстроенных "коммуналках", как лепили в спешке соты клетушек, чтобы пе^ реселить людей из сырых подвалов. Но еще задолго до того, как острый квартирный голод прошел, он начал создавать - сначала в своем воображении, а потом на бумаге - черты новых зданий, которые поднимутся иа просторных проспектах его родного Киева. Затем он с делегациями архитекторов посещал разные страны, видел гиганты из бетона и стекла в Нью-Йорке, дворцы Вены, палаццо Неаполя И Венеции. Он, как скупец, отбирал, взвешивал в воображении каждую мелочь фронтоны, арки, колонны, накапливая детали для своих будущих проектов. И когда его новые детища вознеслись над землей, многие архитекторы приезжали любоваться ими, так вписывались они в зелень каштанов и синеву Днепра, в золотистую невесомость облаков. Частенько коллеги упрекали его за излишнюю, по их мнению, сложность и дороговизну его проектов, но он в ответ только снисходительно улыбался почти так же, как сейчас, отвечая внуку. Он давно усвоил, что простота только тогда хороша для человека, когда отражает простоту окружающего мира. А что это за "простота", он успел за свою долгую жизнь хорошо узнать. Да, его проекты были сложны и дорогостоящи, но людям в его домах жилось удобнее и уютнее, чем в других, а ради этого стоило потрудиться и не жалеть затрат. "Ошибка многих из нас заключается в том, что мы мерим овою жизнь годами, а не минутами, - говорил он.
– А кто подсчитал, сколько минут человек проводит в своем доме?" Всякий раз, когда старик поглядывает на внука, на то, как он идет вприпрыжку, торопясь, морщины на его лице разглаживаются, оно становится ласковым, молодеет. Скупое осеннее солнце вытягивает из влажной земли фиолетовые нити, ткет из них легчайшую ткань, сплетая причудливые узоры. Но ветер то и дело нрорывает этот колеблющийся полог, бросает под ноги старику и мальчику свои бесценные дары - янтарные и красные кленовые листья. Так они подходят к детскому городку, окруженному деревянным частоколом, из-за которого подымаются башенки крепости. - Глянь, дедушка, какой смешной домик построили. Старик смотрит туда, куда указывает внук. Покосившийся домик с оконцем и кривым дымарем кажется странно знакомым. - А вот и Витька с Петькой!
– кричит Павлик, отпуская руку старика. Дедушка, ты меня подождешь тут, у крепости? - Ладно, беги!
– подталкивает архитектор мальчика.
– Старайся поменьше пачкаться, чтобы не огорчать маму, - и тут же жалеет о своих лишних словах, которые мальчик забывает, еще не дослушав до конца. Только теперь старик чувствует, что короткая дорога к детскому городку все же утомила его. Но вместо того чтобы присесть на скамейку, поставленную напротив бревенчатой крепости для бабушек и дедушек как наблюдательный пункт, он идет к покосившемуся домику. "Вчера поставили?
– думает старик.
– А может быть, я его. раньше не замечал? Шуточки стариковской памяти? Этого еще не хватает к "букету" моих болячек. Но почему этот домик кажется таким знакомым?" Он обходит вокруг постройки несколько раз. Домик почти плоский, метр на метр. И все же имеется дверь на петлях. "Где же я мог видеть такой домик раньше?" И вдруг вспоминает. Точно такие домишки - покосившиеся, с одним оконцем и с обязательным дымарем - он и его сверстники рисовали в детстве. "Уж его-то навернйка строил такой же старик, как я", - думает он, насмехаясь над властностью своей памяти. Но почему-то тревога закрадывается в его неспешные мысли. Он подымает голову и видит, что из трубы домика в небо вьется дымок. Пахнет свежеиспеченным хлебом. "Чудится", - думает он, но не может удержаться, чтобы не заглянуть в оконце. Улавливает за темным стеклом какое-то движение и плечом толкает дверь. Она открывается со скрипом... Теперь запах свежеиспеченного хлеба совершенно явствен. Веет теплом и еще чем-то очень знакомым. Он переступает через порог, и дощатая дверь закрывается за ним, проскрипев на ржавых петлях. Слышится голос, который он не спутал бы ни с каким другим: - Это ты, Даня? Наконец-то! Целые дни в мяч гоняешь. Ну, чего остановился у порога, как в гостях? Ох, что мне с тобой делать, сорванец? У него мелко задрожали колени. Он заметил в углу какую-то скамейку и осторожно опустился на нее, боясь, что она рухнет под его тяжестью. Голос умолкает... Теперь он различает уже не только запах хлеба, но и запах дерева, из которого сделаны стены, и запах прели, потому что пол в коридоре прохудился, а отец, несмотря на напоминания матери, никак не соберется починить его. Старик прислушивается к себе, с удивлением отмечая, как зарождается новое чувство - ожидание праздника, чуда, словно в детстве, когда он встречал утро каждого дня с надеждой: сегодня произойдет что-то радостное, непохожее на другие дяи. Стены, пол, потолок дома словно бы излучают уют и спокойствие. Он всматривается в полумглу и различает светлый прямоугольник там, где должна висеть картина, и темный прямоугольник книжной полки. Он мог бы назвать на память заглавия, отпечатаяные на корешках книг. Сейчас он проверит себя, встанет и возьмет третью от края полки книгу. Это должен быть "Робинзон Крузо"... - Долго же ты гонял где-то, Даня. Умаялся? Ноги, поди не держат Ладно уж, отдохни сначала, а потом ступай к столу. Да руки не забудь не мыть... "Отдохни, отдохни сначала", - как эхо отзываются стены и потолок. И пол скрипит: "Отдохни..." Он вытягивает ноги и прислоняется к теплой стене. Скамейка уже не кажется ему маленькой и хлипкой. Можно даже улечься на ней, что он и делает. Приятная истома разливается по всему телу. Прекращается нытье в пояснице и колотье в боку. Запахи дерева и свежеиспеченного хлеба сливаются в один позабытый, родной. И не надо даже проверять себя и протягивать руку за "Робинзоном Крузо". Он и так знает, что вернулся домой. Это чувство долгожданного уют? не может обмануть его, подвести. И старый архитектор, создавший столько сложных и дорогостоящих проектов, впервые понял, каким должен быть идеальный дом, черты которого он всю жизнь искал, соединяя различные варианты зданий в своем воображении. А искать надо было в памяти...

– Дедушка, где же ты?
– хнычет мальчик.
– Дедушка...