Шрифт:
Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!
Дом
Брату моему Николаю посвящается.
Глава 1
Ваня
Ваня проснулся оттого, что гувернантка Марья Петровна — недавняя выпускница института благородных девиц, потрепала его по плечу и прошептала:
— Ванечка, Иван Арсеньевич, пора вставать.
Дотронулась до непослушных детских кудряшек, разметавшихся по подушке.
— Вставай, Ваня, скоро маменька к завтраку позовут. Нехорошо опаздывать. Вставай, — и, видя, что, мальчик заворочался на горячей, залитой солнцем постели, вышла из детской.
Ваня с трудом открыл один глаз, убедился, что его оставили в покое, натянул одеяло на уши, прячась от жарких лучей, и попытался заснуть снова. Он уже почти вернулся обратно, к своему недосмотренному сну, как одеяло, свисавшее до самого пола, потихоньку поползло под кровать, откуда тут же раздался ехидный смешок.
— Фома… — пробормотал мальчик. — Вечно ты…
Смешок повторился и под кроватью даже хрюкнули от удовольствия. Одеяло продолжало ползти. Вскоре уши, щёки и нос ребёнка снова оказались под безжалостными потоками света.
— Фома, прекрати немедленно!
Ваня, почувствовав, что сон безнадёжно уходит, свесился вниз и заглянул под кровать. Оттуда на него смотрела улыбающаяся рожица местного домового Фомы. Фома был чумаз, как чугунок, нечёсан, одет в штаны из мешковины и какую-то хламиду, напоминающую восточный халат. Подпоясан домовой был красивой красной лентой, которую он где-то увёл, должно быть у маменьки или Марьи Петровны. В косматой бороде его застряли хлебные крошки вперемежку со скорлупой кедровых орехов и семечек.
— Ты опять воровал кедровые орехи, — с укоризной сказал Ваня.
— Есть хотел, — пожал плечами домовой, выбравшись из-под кровати и прохаживаясь по комнате.
— Хошь, тебя угощу? — повернулся он к мальчику, сидящему на кровати, и сунул руку в огромный карман.
— Экскьюзе муа, — ответил Ваня, как учила Марья Петровна.
— Лаешься? — насторожился домовой.
— Собаки лаются. А «экскьюзе муа» по-французски значит «не надо».
— Вон оно как… А я думал ты лаешься.
— Собаки, Фома, лаются.
— А! — махнул рукой домовой и отвернулся. — Лайся, не лайся, а раз не хочешь, то и не получишь. Тоже мне барин…
Он вытащил из-за пазухи крохотного мышонка с розовым носиком, разгрыз орешек, разжевал ядро во рту и принялся кормить грызуна. Тот ел, удобно устроившись на ладони Фомы, обвив маленьким хвостом палец домового и смешно шевеля мордочкой.
Ваня соскочил на пол и как был, в белой ночной рубахе до пят, подбежал к окну. Распахнул настежь створки и высунулся наружу. За окном стоял огромный куст цветущей сирени. Красивый, словно бы весь облитый
Как-то раз на Новый год, когда Ванины родители и их гости ушли танцевать в залу, он по ошибке выпил шампанского и до сих пор помнил, как приятно кружится от него голова, ноги становятся ватными, а все люди такие хорошие, что каждого хочется обнять и сказать что-нибудь приятное. В тот раз после шампанского Ваня сел на диван и с умильной улыбкой на губах стал наблюдать за танцующими. Вскоре маменька, заметив, что ребёнок не бегает и не играет с другими детьми, забеспокоилась, не заболел ли он. Наклонилась, чтобы потрогать губами его лоб и почувствовала запах вина. Через минуту Ваня был отчитан и отправлен спать. А маменька ещё целых три дня сердилась на него.
Запах сирени напомнил мальчику шампанское и он засмеялся.
— Что смеёшься, как дурачок на пуговицу? — спросил домовой, немного обиженный, что на него не обращают внимания. Не получив ответа, он сказал мышонку: «Ну, хватит брюхо набивать. И так вон уже с мешок стало», — и спрятал его обратно за пазуху.
Ваня легко пропустил мимо ушей его едкие слова, обижаться сегодня совсем не хотелось. Хотелось прыгать до потолка, как резиновый мяч и громко смеяться.
— Фома, а день сегодня хороший будет?
— Хороший, хороший. Разве что, к ночи дождь соберётся, — пообещал домовой, устраивая грызуна поудобнее. — Да и вообще всё лето хорошим будет. И дождя в меру, и солнца в меру.
— Я купаться сегодня пойду, — решил мальчик.
— Маменька не пустит, — поддразнил его Фома. — «Мал ещё, утонешь, Ванечка. Вода холодная. Утки заклюют, лягушки защекочут», — он изобразил голосом Ванину маму.
— Я плавать умею.
— Большое дело! Плавать он умеет. И топор думал, что умеет. Всё одно не пустят.
— А я убегу.
— Тоже мне беглец… Попадёт.
— Не попадёт, за меня папенька заступится. Он летом добрый.
— Добрый, — согласился домовик, шлёпая босыми ногами по полу. — А ну как осерчает? Возьмётся за ремень, да и полохнёт пониже спины. А?
— Ты, Фома, табак у него не воруй, он и не осерчает.
— Кто ворует? Я?! У хозяина?! Да чтоб я когда чужое брал?
Обиженный домовой забрался на стул и стал раскачиваться, стараясь, чтобы тот скрипел погромче и попротивнее. В комнате воцарилось молчание, в которой скрип слушался особенно безобразно.
— Ну и что? — заговорил первым Фома. — Ну беру. Так что ж с того? Курить хочется, вот и беру. А будешь приставать, я у тебя в комнате курить буду. Узнаешь тогда. Небось маменька не обрадуется, что у тебя вся комната в дыму.
Домовик хихикнул и запахнул халат поплотнее.
— Ладно, — добавил он, помолчав. — Не боись, не буду тут курить. Пойдёшь купаться, Урту от меня поклон. Давно я его, склизкого, не видел. Давно. С прошлого года, как дуб зацвёл.
Урт — это местный водяной. Ваня иногда встречал его, когда ходил купаться. А что имя у него такое странное, так это оттого, что он в эти края лет пятьсот назад пришёл, вместе с татарами. Он раньше где-то в Сибирских озёрах промышлял. Отчего-то любопытно ему тогда стало, куда это такие скопища людей движутся, он за ними и поплёлся. От самого Байкала до здешних мест дошёл. Тут и осел, понравилось ему.