Домик в Оллингтоне
Шрифт:
Лилиана Дель, – милая Лили Дель, – предупреждаю читателя, что она действительно премилое создание, и что история моя покажется ему пустою, если он не полюбит Лили Дель, – Лилиана Дель сделала открытие, что мистер Кросби – надменный человек. Но по долгу правдивого человека я обязан сказать, что он не принял бы этого факта за оскорбление, сделавшись надменным, он не сделался еще совсем дурным человеком. И вот еще что: нельзя же в самом деле ожидать от человека, которого ласкали и лелеяли в клубе Себрэйт, чтобы он держал себя в оллингтонской гостиной, как Джон Имс, которого никто не баловал и не лелеял, кроме разве матери. Наконец, эта частица нашего героя имела еще другие преимущества, кроме тех, которыми он пользовался в модном свете. Адольф Кросби был высокого роста, видный мужчина, с приятными и выразительными глазами, – мужчина, на которого бы вы обратили внимание, в какой бы
Впрочем, в этом отношении судьба Адольфа Кросби была решена, и он примирился с ней, несмотря на ее неумолимость. На его долю выпало небольшое наследство, доставлявшее около ста фунтов годового дохода, а вдобавок к этому он получал жалованье, и больше ничего. На эти деньги он жил в Лондоне холостяком, наслаждался всеми удовольствиями, какие Лондон мог предоставить ему как человеку с умеренными, но почти независимыми средствами и ожидающему в будущем неприхотливой роскоши: ему хотелось иметь жену, собственный дом или конюшню, полную лошадей. Те удовольствия и даже прелести жизни, которыми он наслаждался, делали бы его в глазах Имса, если бы он узнал о них, баснословным богачом. Квартира мистера Кросби в улице Маунт была элегантна во всех отношениях. В течение трех месяцев лондонского сезона Кросби считал себя полным господином очень миленькой кареты. Он щегольски одевался, всегда прилично и со вкусом. В клубах умел держать себя наравне с людьми, получавшими вдесятеро больше дохода. Кросби не был женат. В душе он сознавался, что ему нельзя жениться на бедной невесте, как сознавался и в том, что ему не хотелось бы жениться на деньгах, и поэтому вопрос о женитьбе, о счастье супружеской жизни был отодвинут у него на задний план. Но… но в настоящую минуту мы не станем вдаваться с излишним любопытством в частную жизнь и обстоятельства нашего нового друга Адольфа Кросби.
После приговора, произнесенного над ним Лилианой, две сестры оставались на некоторое время безмолвными. Белл, как кажется, немного рассердилась на Лили. Редко случалось, чтобы она позволяла себе расточать похвалы какому-нибудь джентльмену, а теперь, когда она сказала несколько слов в пользу мистера Кросби, сестра упрекнула ее за это невольное увлечение, Лили что-то рисовала и через минуту или две совсем забыла о мистере Кросби, но Белл продолжала считать себя обиженною и не замедлила вернуться к прерванному разговору:
– Мне, Лили, неприятно слышать от тебя такие слова.
– Какие слова?
– Которыми ты назвала друга Бернарда.
– Ах, да! Я назвала его пустым, надменным человеком. А мне, так кажется, чрезвычайно приятно употреблять смешные слова там, где дело идет о смешном. Только я боюсь, что это может расстроить твои нервы. Неужели же при каждом разговоре нам должно обращаться к лексикону и отыскивать в нем приличные выражения, согласись, что это очень скучно, да и медленно.
– Все же, мне кажется, нехорошо отзываться так о джентльмене.
– В самом деле? Я и хотела бы выражаться лучше, да что же делать, если не умею.
«Если не умею»! Для взрослой девицы подобного неуменья не должно существовать. Дело другое, если бы природа и мать не наделили ее этой способностью. Но я думаю, что в этом отношении природа и мать были довольно щедры для Лилианы Дель.
– Во всяком случае, мистер Кросби джентльмен и умеет показать себя приятным. Вот мое мнение. Мама говорила о нем гораздо больше, чем я.
– Мистер Кросби – Аполлон, а я всегда смотрю на Аполлона как на величайшего… Я не досказываю, потому что Аполлон был…
В этот момент, когда имя бога красоты оставалось еще на губах Лили, в открытом окне гостиной промелькнула тень, и вслед за тем вошел Бернард, сопровождаемый мистером Кросби.
– Кто здесь говорит об Аполлоне? – спросил капитан Дель.
Девицы как будто вдруг онемели. Ну, что будет с ними, если мистер Кросби слышал последние слова бедной Лили? Белл всегда обвиняла сестру свою в опрометчивости – и вот результат! Но, по правде сказать, Бернард, кроме слова Аполлон, ничего не слышал, а мистер Кросби, идя позади, не слышал и этого.
Пленительны и музыкальны,Как звуки арфы Аполлона…– С струнами из его волос! – сказал мистер Кросби, не обращая большого внимания на цитату, но замечая, что сестры были чем-то встревожены и молчали.
– Какая должна быть неприятная музыка, – сказала Лили, – впрочем, может статься, у Аполлона были волосы не такие, как у нас.
– Волоса его уподоблялись солнечным лучам, – заметил Бернард.
В это время Аполлон поздоровался, и леди приветствовали гостей надлежащим образом.
– Мама в саду, – сказала Белл с той притворной скромностью, которая так свойственна молоденьким леди, когда молодые джентльмены застают их одних, как будто все заранее знают, что мама должна быть предметом их посещения.
– Собирает горох, – прибавила Лили.
– Так пойдемте же скорее помогать ей, – сказал мистер Кросби, и с этими словами все отправились в сад.
Сады Большого оллингтонского дома и Малого были открыты друг для друга. Их разделяли густая живая изгородь из лавровых деревьев, широкий ров и решетчатый железный забор, окаймлявший ров. В одном месте через широкий ров перекинут был пешеходный мостик, который затворялся воротами, никогда не знавшими замка. Сад, принадлежащий Малому оллингтонскому дому, был очень мал, да и самый домик стоял так близко к дороге, что между окнами столовой и железным забором оставалось весьма небольшое пространство в виде каймы, по которой тянулась вымощенная камнем дорожка, фута два шириною, доступная только для одного садовника. Расстояние от дороги к дому, не более пяти-шести футов, занято было крытым коридором. Сад позади дома, перед окнами гостиной, расстилался так отдельно, как будто тут не существовало ни оллингтонской деревни, ни дороги, ведущей к церкви. Правда, с зеленой поляны, тут же перед окнами, виднелся церковный шпиц, выглядывая из-за тисовых деревьев, посаженных в углу кладбища, примыкавшего к стене сада мистрис Дель, но никто из Делей не выражал своего неудовольствия при виде этого шпица. Главная прелесть оллингтонского Малого дома заключалась в его поляне, такой ровной, такой гладкой и мягкой, точно бархат. Лили Дель, гордясь своей поляной, часто говорила, что в Большом доме не найти такого местечка, на котором бы можно было поиграть в крикет. Трава, говорила она, растет там какими-то кочками, которых Хопкинс, садовник, никак не может или не хочет выровнять. В Малом доме этого нет, а так как сквайр не имел особенного пристрастия к игре в крикет, то все принадлежности ее переданы были в Малый дом, и крикет сделался там особым учреждением.
Говоря о саде, я должен упомянуть об оранжерее мистрис Дель, относительно которой Белл была решительного мнения, что Большой дом не имел ничего подобного. «Разумеется, я говорю только о цветах», – говорила она, поправляясь, потому что при Большом доме находился отличный виноградник. В этом случае сквайр был менее снисходителен, чем в деле крикета, и обыкновенно замечал своей племяннице, что в цветах она ничего не смыслит.
«Может быть, дядя Кристофер, – возражала она. – Мне все равно, только наши герани лучше винограда».
Мисс Дель была немножко упряма, впрочем, это качество принадлежало всем Делям мужского и женского пола, молодым и старым.
Нельзя также не сказать здесь, что попечение о поляне, оранжерее и, вообще, о всем саде, принадлежавшем к Малому дому, лежало исключительно на Хопкинсе, старшем садовнике Большого дома, а по этой простой причине мистрис Дель не считала за нужное нанимать особого садовника. Работящий парень, который чистил ножи и башмаки и копал гряды, был единственным слугою мужского пола при трех леди. Впрочем Хопкинс, главный оллингтонский садовник, имевший у себя работников, с таким же почти усердием наблюдал за поляной и оранжереей Малого дома, как за виноградом, персиками и террасами Большого. В его глазах это было одно и то же место. Малый дом принадлежал его господину, как принадлежала ему даже самая мебель в доме, дом этот был в полном распоряжении, а не отдавался на аренду мистрис Дель. Хопкинс, может статься, не слишком жаловал мистрис Дель, видя, что он вовсе не был связан какой-нибудь обязанностью в отношении к ней, как к урожденной леди Дель. Дочерей ее он любил, но тоже иногда делал им грубости, и делал их совершенно безнаказанно. В отношении к мистрис Даль он был холодно-учтив, и когда она отдавала Хопкинсу какое-нибудь серьезное приказание относительно сада, он не иначе исполнял его, как с разрешения сквайра.