Домик в Оллингтоне

Троллоп Энтони

– Сегодня же решу это дело, – сказал Кросби про себя, когда по окончании проповеди мистера Бойса наклонил к ладоням лицо в знак выражения благодарности.

Так как оставалось только три дня, то, разумеется, ему необходимо было решить это дело безотлагательно. Лили не имела состояния, и потому не вправе была сетовать на продолжительность отсрочки дня свадьбы. Это было у него главным аргументом. Но он часто говорил себе, что Лили имела бы полное право сетовать, если б оставалась, хотя на день, в недоразумении по этому предмету. И к чему он так опрометчиво высказал эти слова и поставил себя в затруднительное положение, поступил совершенно как школьник или как Джонни Имс? Каким был

он глупцом, если не помнил себя, послушался внушений сердца, не посоветовавшись с холодным рассудком, если забыл при этом случае все то, что следовало бы сделать Адольфу Кросби! И потом вдруг мелькнула мысль, что действительно ли еще его можно назвать глупцом. Подавая руку Лили при выходе из церкви, он при этой мысли пожал плечами. «Теперь уж это слишком поздно», – сказал он про себя и, обратившись к Лили, сказал ей несколько приятных слов. Адольф Кросби был умный человек, он хотел бы быть и честным человеком, если бы искушения к обману не были для него слишком велики.

– Лили, – сказал он, – после завтрака не хотите ли прогуляться со мной по полям?

Прогуляться с ним по полям! Разумеется, она хотела. Ведь только три денька и оставалось, так неужели же она не согласилась бы отдать ему все минуты этого времени, если бы только пожелал он воспользоваться ими? После обедни они завтракали в Малом доме, мистрис Дель обещала присоединиться к обществу обедающих за столом сквайра. Сквайр не имел привычки завтракать, оправдывая эту привычку тем, что завтрак сам по себе вещь весьма дурная. «Однако он завтракает в своем доме, – говорила впоследствии мистрис Дель в разговоре о сквайре с своей дочерью Белл. – Я часто видела, как он выпивал рюмку хересу». Вспоминая об этом, мистрис Дель приготовляла себе обед. Если сквайр не хотел завтракать за ее столом, то и она не хочет обедать за его столом.

Лили в несколько секунд переменила шляпу; вместо парадной шляпы, над которой Кросби, по праву жениха, часто подсмеивался, Лили надела шляпу с широкими полями, которая лучше нравилась Кросби.

– Только три денька остается, – сказала Лили, переходя вместе с Кросби ускоренными шагами зеленую лужайку.

Она сказала это голосом, не выражавшим ни упрека, ни сожаления, в этих словах заключался тот смысл, что так как счастливого времени остается очень немного, то они должны им вполне воспользоваться. Какой другой комплимент мог бы быть сказан такому очаровательному человеку? Какая лесть могла бы быть более приятною? Все мое земное небо состоит в том, чтобы находиться при вас, и теперь для наслаждения блаженством этого неба мне оставлено только три дня! Поэтому я воспользуюсь до последней возможности дарованным мне счастьем. Все, что чувствовала Лили, чувствовал и Кросби, он сознавал, в каком огромном долгу был перед Лили. «Я приеду к ним на день в Рождество, и только на один день», – сказал он про себя. Потом, рассудив, что намерение это можно привести в исполнение, он решился начать разговор обещанием этого рода.

– Да, Лили, только три денька и остается теперь. Впрочем, не знаю… я полагаю, в Рождество вы будете дома?

– Будем ли мы дома в Рождество? Разумеется, будем. Вы, верно, хотите сказать, что тогда приедете к нам!

– Да, я думаю, приеду, если вы примете меня.

– Ах, как это долго! Позвольте, это будет через три месяца. И вы будете здесь в Рождество! Я лучше желала бы, чтобы вы были здесь именно в этот день, чем в какой-нибудь другой.

– Но я приеду, Лили, только на один день. Я приеду к обеду накануне Рождества и на другой день уеду.

– Однако вы приедете прямо в наш дом?

– Если вы можете уделить мне комнату.

– Разумеется, можем. Мы могли бы это сделать и

теперь, но когда вы приехали, то знаете…

Лили посмотрела в лицо Кросби и улыбнулась.

– Когда я приехал, я был другом сквайра и его кузена, но не вашим. После того произошла большая перемена.

– Да, вы сделались моим особенным другом. Я и сама должна теперь и навсегда быть вашим единственным и лучшим другом, не правда ли, Адольф?

Этим вопросом Лили вынудила от него повторение того обещания, которое он так часто давал ей.

В это время они прошли сад Большого дома, примыкавшие к нему луга и очутились на соседних полях.

– Лили, – сказал Кросби совершенно внезапно, как бы предупреждая, что намерен сказать что-то особенно серьезное. – Я хочу сказать вам несколько слов насчет нашего дела.

Сказав последние два слова, он слегка рассмеялся, Лили догадывалась, что он был взволнован.

– Я буду вас слушать. Ах, Адольф, прошу вас, не бойтесь за меня, не думайте, что я не в состоянии перенести заботы и огорчения. Я могу переносить решительно все до тех пор, пока вы меня любите. Я говорю это потому, чтобы вы не подумали, что меня огорчает ваш отъезд. Поверьте, у меня и в уме этого не было.

– Милая Лили, я никогда не думал, чтобы вы огорчались. В вашем поведении, в ваших чувствах я до сих пор не замечал ничего, кроме прекрасного. Трудно было бы доставить мужчине удовольствие, если бы вы ему не нравились.

– Если я могу только нравиться вам…

– Вы нравитесь мне во всем. Милая Лили, встретив вас, мне кажется, я встретил ангела. Но приступимте к делу. Может статься, гораздо будет лучше, если я поговорю с вами откровенно.

– Пожалуйста, говорите мне все, решительно все.

– Но прошу вас, не придавайте словам моим ложного значения. Если я буду говорить о деньгах, то не думайте, что это имеет какую-нибудь связь с моей к вам любовью.

– О, как бы я желала собственно для вас не быть такой бедной.

– Я хочу сказать одно, что если меня беспокоят деньги, то вы не должны полагать, что это беспокойство может иметь влияние на беспредельность моей к вам привязанности. Я буду любить вас по-прежнему и, женившись на вас, считать себя счастливейшим человеком, все равно, богаты вы или бедны. Вы понимаете меня?

Лили не совсем понимала его, но она крепко пожала его руку, как бы стараясь этим поощрить его и вызвать на дальнейшее объяснение. Она полагала, что Кросби намерен был сообщить ей что-нибудь относительно их будущего образа жизни, что-нибудь такое, которое, по его мнению, было бы неприятно для нее, и потому она решилась показать ему вид, что готова выслушать его с удовольствием.

– Вы знаете, – продолжал Кросби, – как я желал, чтобы свадьба наша не была отложена на неопределенное и отдаленное время. Все мысли мои, все мои лучшие желания заключаются в том, чтобы, как можно скорее, назвать вас другом моим, принадлежащим мне навсегда.

В ответ на такое скромное признание в любви Лили снова пожала ему руку, это был такого рода предмет, по которому она сама не имела сказать многого.

– Я должен был заботиться об этом, но теперь нахожу, что это не так легко, как я предполагал.

– Адольф, вы помните, что я сказала. Я сказала, что по моему мнению лучше подождать. Я уверена, что и мама разделяет это мнение. Если только можно видеть вас от времени до времени…

– В этом нечего и сомневаться. Но я уже сказал… Позвольте, что я говорил… Да, всякого рода ожидание будет для меня невыносимо. Для мужчины, который решился жениться, ожидание должно быть пыткой, особливо когда судьба посылает ему такого ангела, как вы. – При этих словах рука Кросби обвилась вокруг талии Лили. – Но…