Домино
Шрифт:
– Это, верно, сон, – произнес я вслух. – Где я?
Ангел-исцелитель коснулся моей щеки жестом, выражавшим, казалось, не только заботу, но и более нежные чувства; складки пышного платья охватили меня еще теснее. Онемев, я наблюдал высоко-высоко на своде волшебный танец Купидона, Времени и Любви…
Позднее – в последующие дни, когда я вспоминал это лицо, – в мои мысли неизменно вторгался пассаж из «Совершенного физиогномиста»: «Великий Платон (писал мой отец во вступительной главе) полагал в физической Красоте верный Признак Красоты душевной; внешний Облик, а именно Физиогномия, говорил он, рисуется глубинными Свойствами Натуры. Равно и его достойный Ученик Аристотель
Но в те минуты, когда надо мной склонялось, участливо морща лоб, изысканно-прекрасное лицо незнакомки, я задавался вопросом, для чего такой красивой даме может понадобиться маска. В последующие недели, думая о леди Петронелле Боклер (так она мне представилась), именно этот вопрос я и повторял множество раз.
За несколько минут лечебные средства леди Боклер, как-то: ее батистовый платочек и сочувственное цоканье языком – все же помогли мне подняться на ноги, и она предложила проводить меня наверх. И только добравшись до площадки, я заметил «синьору» – странное создание в капюшоне: оно стояло позади нас в коридоре и, судя по всему, наблюдало предыдущую сцену. На мгновение его мрачный взгляд приковал меня к месту. Трактат моего отца заставил меня вспомнить – опять же задним числом – о физиономиях, которые веком ранее изобразил Шарль Лебрен в своем «Traite de I'Expression» [6] : человеческих лицах с орлиными, верблюжьими или овечьими носами; правда, то существо в коридоре поразило меня скорее своими настороженными главами, которые могли бы принадлежать барсуку или горностаю.
6
«Трактат о выражении лица» (фр. ).
Я хотел спросить, что здесь делает эта загадочная фигура, но – то ли из-за ушиба головы, то ли из-за содержимого фляжки, а быть может, по обеим этим причинам сразу – язык у меня заплетался, и первые звуки, которые я из себя выдавил, оказались не более разборчивы, чем речь самой «синьоры». К тому же у меня по-прежнему кружилась голова, и, дабы не потерять равновесие, мне пришлось опереться на плечо леди Боклер, которое она предоставила с необычайной готовностью.
По пути наверх она ограничилась самыми краткими расспросами, касающимися моего имени и адреса, и я, вновь обретя дар речи, не видел повода скрывать эти сведения. Удовлетворив ее любопытство, я выразил пожелание присоединиться к своему другу Топпи – то есть я назвал его «лордом Чадли» – и услышал, что он только-только ушел. Голос, давший мне ответ, по благозвучию мог бы соперничать с хваленым меццо-сопрано. Но правду ли изрек этот мелодический голос – спросил я себя, поскольку в тот же миг заметил парик Топпи, продвигавшийся ко мне из противоположного конца гостиной.
Так или иначе, леди Боклер не дала нам воссоединиться, уведя меня в пустую комнату. Там она усадила меня на низкую софу и с помощью молоденькой служанки принялась накладывать мне на лоб различные припарки – лекарство, в котором уже отпала необходимость, но убеждать в этом леди Боклер было бесполезно. Пока лечение (леди Боклер по-прежнему сопровождала его ласковыми словечками и сочувственным прищелкиванием языком) продолжалось, я осмелился спросить о том, что меня интересовало.
– Простите, а кто этот… человек, – спросил я, – которого я только что видел под лестницей?
Пока мы поднимались, леди Боклер успела вновь надеть маску, и ее хорошенькое белое личико пряталось теперь за таинственной пустотой.
– Вы все так же любопытны, – отозвалась она насмешливо,
Задавая этот вопрос, она придвинулась ближе, чем требовалось. Ее тонкие пальцы трогали мои щеки, которые, как я подозреваю, запылали удвоенным румянцем; это длительное соприкосновение, а также щекочущее касание ее кружевного рукава пробудило ниже, в штанах, неудержимый отклик – и я боялся, что он уже проявляет себя с позорной наглядностью.
– Нет-нет, что вы, – выдавил я, немало огорченный тем, что ее глаза в отверстиях маски не пропустили как будто незамеченной эту перемену в рельефе штанов.
– Верно, мой Ганимед, Эйми вам тоже ничуть не интересна, – продолжала она, указывая на служанку, которая не меньше моего робела и смущалась. – А ведь она такая хорошенькая. – Леди Боклер произнесла это с восхищением. – Просто картинка!
Словно желая убедиться в правдивости своих слов, леди Боклер на шаг отступила и через прорези маски смерила грудь растерянной девушки любовно-оценивающим взглядом. Ладонь, ласкавшая мою щеку, перекочевала на личико Эйми, спустилась на шею и скользнула было к лифу, но Эйми быстро прикрыла его дрожащими руками.
– Эйми, как и вы, только-только приехала в наш город. Правда, Эйми?
Вместо ответа служанка еще гуще залилась румянцем.
– Такая свежая, непорочная… – Ладонь леди Боклер ловко прорвала оборону девушки. – Потрогайте ее, – внезапно приказала она мне и потянулась за моей рукой. Сладостно-нежный голос изменился – подобно скрытому маской лицу он сделался непроницаемым.
– Прошу вас, мэм. – Румянец на тонком лице Эйми сменился смертельной бледностью.
– Поцелуйте ее! – скомандовала леди Боклер еще настойчивей, в то время как ее пальцы пробирались в лиф, где все тревожней вздымалась грудь девушки. Я молча отказался повиноваться, но она, не обратив на это внимания, сама выполнила свой приказ: поцеловала дрожащую Эйми в ямочку между ключиц, а потом принялась расстегивать пуговки на ее рубашке.
– Прошу вас, мэм, пожалуйста!
Не без усилия Эйми ухитрилась выскользнуть из ласковых рук госпожи и кинулась к двери. В ответ на это трусливое бегство леди Боклер беспечно расхохоталась, отчего, признаюсь, мне захотелось немедля последовать примеру служанки.
– Мне бы нужно переговорить с моим другом Топпи, – выпалил я.
Опустившись рядом со мною на софу и обхватив мои холодные ладони своими теплыми, леди Боклер помешала мне ретироваться. Ее ароматное, учащенное после схватки с бедной Эйми дыхание овевало мою щеку. Из насекомообильной прически высвободились несколько тонких, блестящих от помады прядей: они повисли спиральками вокруг глазных прорезей в атласной маске; складки платья вновь угрожающе на меня надвинулись.
– Так и быть, – произнесла она чуть погодя, – если уж вы настаиваете, я расскажу вам об этом джентльмене.
Я не упорствовал в своем любопытстве, тем более что начисто выбросил этого джентльмена из головы. Однако голос леди Боклер вновь обрел медовые ноты и облик сделался скромнее, поэтому я оставил мысли о бегстве и смирился с близостью ее закрытого маской лица и ароматного дыхания.
– Этот джентльмен, – начала она заговорщическим тоном, хотя подслушивать нас было некому, – приходится родственником, или вроде того, лорду У***, с которым и меня связывает родство. Здесь я не могу вам о нем поведать, но если вы навестите меня завтра утром, в часы, когда я принимаю визиты…
Я сказал, что завтра воскресеньем я собираюсь в церковь на утреннюю службу. Таков был мой обычай, и даже красавица, подобная леди Боклер, не заставила бы меня от него отступить. Она тут же заверила, что перепутала день недели.
– Я, разумеется, имела в виду понедельник…
– К сожалению, в понедельник я буду занят, – отозвался я, вспомнив свой уговор с сэром Эндимионом. Я сообщил о назначенной встрече – но не о том, разумеется, что послужило к ней поводом. Однако леди Боклер, как ни странно, оказалась знакома с соответствующими обстоятельствами и намекнула, что, если я к ней загляну, она, вероятно, сможет разрешить мои материальные затруднения.