Домовенок Кузька и Бабёныш-Ягёныш
Шрифт:
— А-апчхи, надо бы ему колесики приделать маленькие и, а-апчхи, моторчик на керосине, — пытается перекричать Матвейка гармошку-грязеед, — а вместо грубы самоварной что-нибудь гибкое и не такое тяжелое. Сейчас догрязеедем и сяду думать.
Только успел он слова эти вымолвить, как — бабах! От гармошки панель отвалилась. Не выдержала, видать. Оно и понятно: гармошки для радости предназначены, для веселья, для песен трогательных и душевных, а никак не для грязепоедания. Видать, расстроилась гармошка, что такая жизнь у нее началась неприглядная, и решила:
А самое-то страшное было не в том, что гармошка сломалась, — это ничего, дедушка поругается-поругается для порядку и починит — а в том, что вся зола, которую уже грязеед слопал, и вся пыль с заднего двора в избе оказались, как будто всю жизнь тут и были. Да не просто оказались, а по углам разлетелись и в воздухе повисли.
Чихают ребятки, а Кузька ругается на чем свет стоит:
— Охти мне, матушки, охти мне, батюшки, охти, дедушка, охти, бабушка, и все родственники, охти! Был я раньше добрый молодец, а сейчас стал некошный домовой. Позор на мои лапти, позор на мою рубашечку, позор на мои штанишки!
Но долго ругаться было некогда. Кузька быстро взял себя в руки, выставил из дома Матвейку, чтобы под ногами не мешался, кликнул всех шишиг, что в хозяйстве водились, и работа закипела! Сам домовенок на венике скачет, шишиги за обе щеки пыль и грязь уминают, Лидочка влажной тряпочкой посуду протирает и листочки на цветах. Заходит в дом бабушка Настасья — а в доме полный порядок.
А гармошку Матвейка сам починил. Оказывается, он не только хулиганить умел, но и пользу приносить. Правда, после его ремонта гармошка все равно не играла, но зато смотрелась как новенькая.
Глава 8. Почему Кузька нервный
Так утомился Кузька в борьбе с изобретениями Матвейки, что против своего обыкновения на печке спать завалился. Баюнок от него тараканов отгоняет, Дрема сладкие сны навевает, даже Кикимора за печкой трещоткой не балуется. Уважают домовенка домашние духи, и, пожалуй, не просто уважают, но и любят.
А Матвейка не дремлет, Заманил он Лидочку подальше от дома, чтобы Кузька их не услышал, и говорит ей с важным видом:
— А я знаю, почему наш Кузька такой нервный.
— А разве Кузька нервный? — не соглашается Лидочка.
— Конечно? Все время причитает, руками всплескивает, за голову хватается, изобретениям моим не радуется, Вот я, например, никогда не горюю, если изобретение плохо изобретается, Разве кричал я, когда ветродутор неправильно сработал?
— Пожалуй, не кричал.
— Разве за голову хватался, когда корова на грядках «Камаринского» плясала?
— Пожалуй, не хватался.
— Разве, причитал, когда грязеед сломался?
— Пожалуй, не причитал, — соглашается девочка.
— А все потому, что у меня нервы, как подкова. Из химического элемента под названием «железо».
— Что же делать? — расстраивается девочка, — Как Кузеньке помочь? Неужели врачихам отдавать на опыты придется?
— Слушай, что я тебе скажу, — перебивает ее Матвейка.
И рассказал он, что Кузька такой нервный и переживательный только из-за того, что давным-давно прилетел на нашу Землю с Луны. Хорошо жилось Кузьке на Луне, любила его лунная мама, обожал лунный папа, ладили с ним лунные сестренки и братишки.
И вот однажды, в один прекрасный лунный денек, решил малыш немного полетать перед сном.
— Разве у Кузеньки есть крылья? — с сомнением в голосе спросила Лидочка.
И Матвейка рассказал, что крыльев у Кузьки не было, а летал он на таком специальном аппарате — летяга называется. Летать на такой летяге можно на огромные расстояния, — вот Кузька и увлекся немножко, вот и долетел до самой Земли.
Правда, пока он гулял, летягу его кто-то себе забрал, вот и пришлось ему на Земле остаться и из лунного человечка в домовен-ка переквалифицироваться. Ничего не скажешь, богатая фантазия у Матвейки.
— Правда, я где-то слышал, что лунные человечки маленькие и зелененькие, а ваш Кузька совершенно нормальной земной расцветки. Но это, наверное, потому, что он уже давно на земле живет, — закончил свой рассказ Матвейка.
— Бедненький, — размазывает слезы по щекам Лидочка, — а я и не знала, что Кузенька наш от родных отбился. Как же он один, без папы и без мамы?
— Нечего слезы лить, — строго отвечает ей Матвейка, — надо срочно думать, как Кузьку обратно на Луну вернуть.
— А если он на Луну не хочет? А если он у нас привык? — еще громче ревет Лидочка.
Жалко ей с Кузькой прощаться, привыкла она к нему, полюбила.
— Не хочет — заставим. Он еще маленький, сам не знает, в чем его счастье. Только ты ему пока ничего не говори. Вот сделаем летягу, поймаем Кузьку и отправим его на родину. Сначала он, может, сопротивляться будет и даже покусает нас маленько, но зато потом очень обрадуется и сам нас благодарить будет.
Ой, не нравится Лидочке эта фраза братца! Сколько раз он говорил, что их все благодарить будут, а еще никто не благодарил, а, скорее, наоборот. А что поделать? Кузеньку тоже жаль. Сидят там, на Луне, его лунные родители, ножки с Луны свесили, смотрят в звездное небо и плачут: где-то их сынок скитается? Не голодный ли он? Не испугал ли его кто? Не ободрал ли коленки? Не получил ли «двойку»?
— Я согласная, — решительно вытерла слезы девочка, — давай изобретать летягу. Садись, думай, а я буду от тебя мух и бабушку с дедушкой отгонять.
Матвейка был очень умный мальчик. И летягу он изобрел уже на стадии ковыряния в носу. Притащил с заднего двора старое деревянное тележное колесо, выпросил у кузнеца большую пружину, приволок с речки три больших камня и начал летягу мастерить.
Для начала к центру колеса прикрепил пеньковой веревкой пружину. Потом положил колесо на землю пружиной вниз, а сверху посадил Лидочку, чтобы пружина сжалась.