Домовушка
Шрифт:
– Народ разный бывает, на всех не наобижаешься. Не обращай внимание. Домой приедешь, обсохнешь, отдохнешь, все нормально будет.
– Будет, – вздохнул дедушка.
Всю остальную дорогу водитель весело насвистывал песенку. И, как ни странно, дедушка почувствовал себя значительно бодрее.
– Приехали, – сказал таксист, остановившись у дома, – Чемодан помочь донести?
– Спасибо, не надо. Вроде и дождь чуть поменьше стал.
– Тогда счастливо, дед, не горюй!
– И тебе счастливо!
Таксист развернулся и, мигнув на прощание дедушке фарами, скрылся за поворотом.
Дедушка открыл дверь и сразу услышал, что в квартире кто-то есть. Этот «кто-то» на кухне смачно пил чай вприкуску с сахаром.
– Семеныч, ты?– крикнул дедушка, – Здорово!
Семеныч – старинный дедушкин приятель, «антикварный» – смеется Семеныч.
– Здорово! С приездом! – последовал ответ, но голос был явно не Семеныча.
Дедушка вошел в кухню и обомлел. На его стуле, в его банном халате, из его любимой чашки пил чай старый мохнатый домовой.
– Елки-палки, – только и смог сказать дедушка.
Домовой же, как ни в чем не бывало, продолжал пить чай:
– Семеныч по такой погоде приболел, так я тут и похозяйничал. Цветы поливал, почту проверял. Чайку тебе согрел. Да ты не стой, пойди, переоденься. Я в спальне пижаму приготовил. В нашем стариковском возрасте простывать не следует. Носки там же шерстяные лежат. Иди-иди.
– Ага, – кивнул дедушка, – Не следует, – и покорно пошел переодеваться.
Когда он вернулся, на столе дымилась тарелка каши.
– Проходи, что как в гостях? Вот кашку попробуй. Для тебя старался, – сказал домовой.
– Откуда ты взялся? – спросил дедушка.
– Садись, ешь, а я все объясню. В этом доме я поселился, когда тебя еще и на свете не было. Вот как только его построили. И тебя, значит, с самых пеленок знаю. Не показывался – так это у нас домовых не принято. Может, мы бы с тобой еще ни один год так бы бок о бок прожили, а ты меня бы и не заметил. Однако ж надоело мне по углам прятаться, а тут твоя внучка тебя со своими познакомила. Смотрю, раз такое дело, то значит, пора и мне объявляться.
– О Наташе, откуда знаешь?
– Мы домовые все знаем.
– Каша замечательная. Никогда такой не ел, – восхитился дедушка.
– Хм, – довольно крякнул домовой, – я получше любой хозяйки за домом смотрю. На то мы и домовые.
Дедушка отставил тарелку и вдруг расхохотался.
– Что это ты? – спросил домовой.
– Понимаешь, меня сегодня сумасшедшим назвали. Не поверили в Домовушечку. Прихожу домой, а тут ты сидишь! Вот сюда бы эту дамочку. Ха-ха-ха! Говорит: «У него борода растрепанная!»
– Эхма, – печально вздохнул домовой, – Народ нынче не тот пошел. Не верят, не верят, а как увидят – визгу не оберешься.
– Это точно. Слушай, а как тебя зовут?– спросил дедушка.
– Сам себя Домовухом называю. И ты так зови.
– Вот
– Ну что, согрелся?
– Согрелся. Пойдем-ка, Домовух, в комнату, что мы все на кухне?
За вечерним окном лил дождь, барабаня по стеклу. Чтобы разогнать сумерки дедушка включил торшер у дивана. Домовух забрался в тень.
– Не привычный я еще при свете являться, – оправдывался он.
Дедушка поудобнее устроился, и Домовух начал рассказывать.
– Ты знаешь, дед, скольких я людей здесь пережил? Вашего брата всякого повидал. Всю свою жизнь вроде няньки при людях. Помогал, чем мог. То карапуза голоштанного мать оставит одного, по делам убежит. А он же, несмышленыш, боится, плачет. Так я его развлекаю. То примус все одна тетка выключать забывала. Но я за этим делом строго следил. Веришь, дед, нашему дому сто пятьдесят лет, а пожара ни одного!
Ты таким сорванцом рос и Семеныч твой тоже. Только во дворе и слышно было: Ванюшка да Семка! Семка да Ванюшка! Полюбил вас с тех самых пор. Дружба у вас на всю жизнь получилась. Редко такое случается.
Помнишь, дед, как вы решили на Новый год вкусненьким всех угостить, да картошку на меду жарили? Дым! Копоть! Оба чумазые! Это по сколько вам лет-то было?
– Лет по семь, улыбнулся дедушка, – Никак не больше.
– Семка твой говорит: «Давай, Ванюша, эти копченые занавески в чернилах постираем? Красиво будет, никто ничего не заметит».
– Точно! – засмеялся дедушка, Мы все тогда чернилами залили и сами перемазались, как поросята. Врезали нам! До сих пор помню! Это ж, по-моему, в это время у нас печная труба лопнула? Вот мама переживала: «Ни к добру, ни к добру».
– Хо! Труба! Да то я под печкой сидел, хохотал. Вот она и лопнула.
– Постой-постой, Домовух, может, тогда мне объяснишь, как это отец по трубе пролетел сверху донизу, да не убился?
– Да что там объяснять. Отец у тебя хороший мужик был. Труба, когда лопнула, он один полез ее перекладывать. Но одному несподручно, оступился, да в дымоход провалился. Он у нас широкий. Так вот можно сказать от самой крыши и летел. Когда батя твой оступился, то я его маленько поддерживал, чтобы не зашибся. Но он тоже молодец, не растерялся. Руками-ногами за стенки цеплялся. Кирпич ему под руку я и подсунул. Он за него ухватился, чуток повисел, да вывернул. За тем кирпичом мешочек был заложен с монетами золотыми. Твой отец упал на меня, я его внизу ловил. Все бока мне помял. Тяжелый был чертяка. Так вот, сидит он внизу, рот раскрыл от удивления, весь в саже, а сверху по нему монеты золотые: стук-стук, хлоп-хлоп! – засмеялся Домовух.
– У меня до сих пор одна сохранилась, – сказал дедушка.
– Знаю. Когда тебя дома нет, люблю с ней поиграть. Ты уж, дед, не серчай, что без твоего разрешения. Еще люблю альбом с фотографиями смотреть. Я ведь с вами сфотографировался однажды, с тобой и Семкой.
– Не помню такого снимка, – удивился дедушка.
– Э-э-э, не помнишь, – хитро взглянул Домовух, – Альбом доставай, покажу.
Дедушка принес альбом и подал Домовуху. Тот сразу раскрыл на нужной странице.
– Гляди, – сказал он