Домой не возвращайся!
Шрифт:
– Погоди, Фикса, не причитай. Мы всего лишь двух криминальных быков помяли, цивильные они только по одежде. Я тебе предлагаю, пока вон тот сны цветные смотрит, досмотреть и экспроприировать то, что заслуженно причитается обездоленному классу.
– А ты уверен, что не очухается и не покалечит? – При этих словах за спиной бугра стали появляться члены общины с неподдельным интересом в глазах.
– Уверен, это тебе будет наш откат за мелкое хулиганство, а вечером еще и поляна в придачу.
– Ладно, но гляди, не дай Боже, если что не так выйдет: достану, где и черти не хаживали. – Фикса свистнул из-под ладони коротко и глухо. Оглядел собравшихся. Махнул рукой, дескать, пошли.
Одиннадцать человек облепили бессознательного охранника и, тихо переругиваясь, шипя и сквернословя, стали выворачивать карманы, стаскивать одежду, которая жалобно трещала в руках тех, кто пытался ее поделить. Со стороны всё это было похоже на пир изголодавшейся птичьей стаи, которая настолько плотно сгрудилась над добычей, что из-за тел не было видно ни единого миллиметра земли.
– Ти
– А им можно, потому что они возвращают себе то, что у них было отнято. – Старик, перегнувшись в контейнер, подцепил острием палки полусгнившую спортивную куртку.
– Всё, сворачиваемся! – через пару минут раздался сдавленный шепот Фиксы, и члены яблочковской общины прыснули в разные стороны, растворяясь в недрах дворов. На асфальтовой дорожке в одном нижнем белье, да и то порванном, остался лежать представитель службы безопасности частного медицинского центра.
ГЛАВА 30
«Что это значит: „Домой не возвращайся“ – думал Бальзамов: – Он угрожал мне, или говорил о какой-то другой опасности? Что вообще все это значит? Какие-то бомжи, нагрянувшие охранники, кто за кем бегает, и кто кого боится? Этим быкам, безусловно, нужен был я. Старик с палкой хотел со мной поговорить на тему Омарова. Затем срывает погоню, давая мне легко уйти. Значит, старик и быки из центра находятся по разные стороны баррикады. А если так, то и Омаров бомжу, явно, не друг. Вывод: другом отчаянному деду могу стать я. Но что он хочет услышать от меня? Почему он уверен в том, что я знаю Омарова? А может, действительно, знаю? В ту ночь, когда меня забирали, не было ли его в толпе азиатов на лифтовой площадке? Да вроде нет: одна молодежь толпилась, хотя откуда я знаю, с заломленными руками много не разглядишь. Старик давно следит за общагой – это очевидно. Дурья башка, ну конечно, если один из охранников ломанулся за мной, значит, последовал соответствующий приказ: взять меня. Но ведь дед не может знать, зачем я приходил к центру? Тот, кто отдавал приказ, чего-то испугался. Иначе зачем такая спешка? По поведению быков старик понял: я им не товарищ, поэтому предостерег фразой „Домой не возвращайся“. Сам того не ведая, этот древний дед спровоцировал Омарова отдать приказ на задержание. Бомжи следили за мной, а потом разыграли ограбление, с тем чтобы заманить меня в укромный уголок и выспросить обо всем, но помешали быки. Уфф, наконец-то какая-то ясность. Непонятно только одно, понимает ли старик, от кого исходит опасность? Надо думать дальше. Стоп. Ведь зонтик у меня из рук вырвал человек азиатского происхождения. Далее: один охранник стал преследовать грабителя, другой попытался – меня. Зачем им нужен азиат бомжатского вида? А что, если это предполагаемый донор, сбежавший от них, или бывший член криминальной команды? Тогда понятно, почему он им нужен. Обитатели левого крыла тоже все восточных кровей. Тут во всем виден азиатский след. И еще, по тому, как убегал грабитель, можно сделать вывод, что они знакомы. Слишком уж лихо рванулся, от незнакомцев так не бегают. Теперь всё, как на ладони: быки побежали задерживать меня, и тут, нос к носу, встретились со своим давним знакомым, недаром прозвучала фраза про „корешка“, решили убить двух зайцев, поэтому разделились. Старик же к тому времени знал, что быки принадлежат к банде Омарова, так как видел: азиат узнал их, а они – азиата. Этот похититель зонтиков мог давно и обстоятельно рассказать своему товарищу по помойкам, от кого и почему он бегает. Итак, эта пара бомжей каким-то образом связана с Омаровым. Даже ищет его, причем, ищет через меня. Я „на хвосте“ привожу их к частному медицинскому центру. После этого они решают выяснить, кто я и смогу ли быть полезным? Почему? Да потому, что видели, как ночью товарищ поэт залезал в окно Эдика, мало того, наблюдали меня в обществе Омарова. Но когда и где? Лифтовая площадка отпадает: они не могли быть внутри общежития, тем более, ночью. На улице? Замри, Бальзамов, сосредоточься, сейчас от этого зависит твоя жизнь. „Домой не возвращайся“. Ты понял, черт тебя задери, почему он тебе это крикнул, потому что ты видел этого вурдалака, но не знаешь, под чьим именем он топчет землю. А вурдалак, в свою очередь, знает твое место жительства и имеет все основания бояться твоего разоблачения. Начни сначала: бомжи могли тебя видеть в его обществе, исключительно на улице. С кем ты пересекался, здоровался, общался или просто нечаянно толкнул плечом. Вспомни все встречи за последние две недели. Что было: белая горячка у Джучи, во время которой ты выскакивал на улицу встречать и провожать „скорую помощь“. Вряд ли! Приезжали: молоденький доктор лет двадцати пяти, несовершеннолетняя медсестра, а за рулем дремал тощий, как швабра, пенсионер-водитель. Их подозревать, по меньшей мере, смешно. Так же смешно думать на Гречихина: у него после таких подозрений мания величия развиться может. Этот капитан Мохов спрашивал о драке. От кого он узнал? Уж не от романтиков ли помоек и свалок? Всё остальное время у общежития тебя можно было видеть только в одиночку. Что касается драки, то трудно себе представить, что одним из тех, кого потрепал ротвейлер, мог быть Омаров. Компания Машкиного мужа не смогла даже с собакой справиться. Тоже не подходит. Тогда где? А помнишь запах, тот самый, ты едва не задохнулся: тошнотворный, высасывающий до печенок. Неожиданно появился и незримой пеленой окутал все вокруг. Через несколько дней исчез. Показалось? Нет, уверен на все сто процентов. Пережив его хоть раз,
У Бальзамова перед глазами поплыли картины войны: харкающие огнем горы, взорванная дорога, искореженные бэтээры, стоны раненых, убитые, застывшие в жутких позах. Он взял на руки свою лохматую подругу, прижал к груди и почувствовал как мелко и часто бьётся преданное собачье сердце. Даже полегчало немного. Подошел к немытому лет двести окну и бросил взгляд вниз, на перекресток двух автомобильных рек и вовремя. Интуиция в который раз оказалась на высоте. С широкого проспекта на маленькую вспомогательную улочку, петляющую прямо к общежитскому подъезду, свернули две черных иномарки. Люди в одинаковых серых костюмах, чуть ли не на ходу высыпали на занесенный листвой асфальт и стремительным шагом направились к дверям общежития. Бальзамов узнал эти костюмы и прекрасно понял, кем в данный момент интересуются эти быстрые и уверенные в себе люди. «Домой не возвращайся», – снова вспомнил он фразу старика. Закинул на плечо сумку, благо была приготовлена для ночевки у Саши, сжал Дейку под мышкой и выскочил в коридор. Куда? Наверняка двое поедут на лифте, двое пойдут по лестнице, а двое будут ждать внизу. Сколько же их всего? Да, шестеро плюс два водителя. Он пробежал по коридору и толкнул дверь в комнату Джучи, окна которой выходили на противоположную сторону:
– Помоги, Джучи. Очень надо спуститься вниз через твое окно.
– О, мой старший брат опять немного шутит?
– Не до шуток, тебе говорят, за мной гонятся.
– Хорошо, хорошо, спускайся, сколько душе угодно. Ты же знаешь, что у моего окна труба проходит. – Джучи распахнул окно и выглянул вниз: – Пока никого, брат. Наверно, не очень умные твои злодеи?
Бальзамов сунул в руки друга степей собаку и, вскочив на подоконник, дотянулся до водосточной трубы: – Только бы выдержала. За собакой зайду, корми получше.
– Выдержит, брат: по ней недавно друзья ко мне ночью залезали, земляки.
Но Бальзамов уже не слышал, скользя по гремучей и шаткой трубе вниз. По коридору загрохотали шаги.
– Твой хозяин решил повторить поступок одного очень большого поэта. Случилось это очень, очень давно, – начал свой по-восточному неторопливый рассказ Джучи, обращаясь к лохматой твари, которая сидела на полу, понимающе задрав морду. – Да ни где-нибудь, а здесь: в этом вот самом общежитии. Рассказал поэт однажды своим друзьям, что без ума любит одну девушку и очень хочет ею обладать, да вот беда, не знает, как подступиться к строптивой гордячке. А друзья ему и посоветовали: ты, мол, войди в ее комнату и скажи, дескать, если не отдашься мне, то выброшусь прямо из окна, сейчас же. Так и сделал наш влюбленный поэт. А девушка побелела вся до мизинцев и вихрем рванулась из комнаты. Ну, думает наш герой, пропал я: слово-то ведь дал – назад не воротишь, придется прыгать. Встал на этот вот самый подоконник и вдруг, хвала синему небу, видит вот эту самую водосточную трубу. Обнял он ее, как самый нежный и тонкий стан, и поехал до самой земли. Тут, как по заказу, карета «скорой помощи» проезжала, с воющей сиреной. Притормозила, видать, спросить чего-то, и дальше по своим делам умчалась. А наш поэт дал ходу ночными кустами. В общежитии переполох начался. Девушка-то рассказала, кому могла: зашел, мол, благородно домогаться начал, я в коридор, а он от отчаяния в окно. Побежали на улицу искать, может, где под кустом горемыка валяется. Нет нигде. Какой-то прохожий говорит, что видел, как «скорая» подъезжала, а потом унеслась, включив тревожный свет. Все разом подумали: разбился. На следующий день в институте на занятиях сидят студенты, как в воду опущенные. Кое-кто сказал, что в морге похожего обнаружили, правда, фигурой только, лицо-то до неузнаваемости покалечено, оно и понятно: пока летел, ветками деревьев до костей изорвал. Кто-то даже предложил почтить память вставанием. Все, конечно, встали. А тут, стук в дверь: разрешите войти, значит, братья и товарищи. Извините нерадивого за опоздание…» Дверь без стука распахнулась, едва удержавшись на петлях, и двое в сером влетели, стервенея от злобы до ледяной дрожи.
– Где он, калмыцкая твоя морда?
– Ребята, я иностранец. Хотите шума и проблем? Вы – плохие физиономисты: не калмыцкая у меня морда, а монгольская. Ваш клиент с разбегу выпрыгнул в окно. Не верите? Спросите у собаки. Верно, Дея?
Один из быков подошел к окну, посмотрел:
– Здесь труба водосточная. Черт возьми, не подумали установить наблюдение с другой стороны. Хотя, Скорпион сам виноват: я же просил у него еще двоих. А он мне про раненых плести начал. Всё, уходим, упустили змееныша.
Два квадратных человека в серых костюмах вышли из комнаты и, не дожидаясь лифта, побежали вниз по лестнице.
ГЛАВА 31
– Кило и Карась – это те двое, которые приезжали на вокзал встречать, – говорил Филипп Васильевич Мустафе.
– Да, прыежалы. А я Кыло в глаз ногтем хась, завыл как рэзаный.
– Молодец, настоящий джигит. Так вот, когда они разделились, чтобы вас двоих сразу догнать, я понял: им этот Бальзамов очень нужен. Но без приказа они ничего бы делать не стали. А приказ мог отдать только хозяин. Кто у них хозяин, мы знаем.
– Саид, канэчна. Но зачэм такому солиднаму человеку какой-то студэнт? Возысь с ным, бегай туда сюда. Прыстрэлы да и все. Кто он вабще такой, а? Нэ знаешь?
– Помнишь, он лазил в окно к парню, что водкой траванулся. А еще помнишь узкоглазого, который водку просил ему ночью продать?
– Ну, помню, канэчна. Вадила из того джипа ему так отдал бутылку.
– Молодец. А что было потом?
– Патом «скорый помащь» прыехал и забрал узкоглазый в бальница, патаму чта белый горячка случилась.