Домой по рекам крови
Шрифт:
Васька бормотал что-то еще, а Денис смотрел на покрытый липким снегом подоконник, просто смотрел, без единой мысли, и ничего не чувствовал. По всему полагалось испытывать восторг, например, радость при виде поверженного врага, или хотя бы злорадство, но ничего этого не было. Снег был, деньги были, а эмоций не было, хоть тресни, никаких эмоций, ни радости, ни злости. Все равно ему было, вроде как безразлично, и очень хотелось спать, как после тяжелой работы. Это разом свалилось с души напряжение последних дней, и тут же накатило новое чувство, осознание, что в городе его ничего не держит.
— Согласен, — вырвалось у Дениса, Васька заткнулся и уставился на него.
— Что?.. — Денис повернулся к нему и сказал:
— Скотина ты, еще какая скотина. Где хоть пистолет тогда взял?
— Майор знакомый дал, — немедленно сдал подельника ювелир, — сказал, что ствол списанный и искать его не будут.
— Молодец, — похвалил находчивого друга Денис, — умница. А теперь, Вася, слушай меня. Проблемы твои мне до одного места, сам понимаешь, ты мне никто, я тебе тоже. Если спросят про оружие — скажу, если нет — сам не полезу. Тихо, тихо, — видя, что Васька облегченно выдохнул, осадил его Денис, — это еще не все. Буду молчать при одном условии…
Тут Ваське снова малость поплохело, он глянул на деньги и на Дениса с таким видом, точно подсчитывал в уме, сколько еще к этим пачкам придется добавить.
— Деньги эти ты сейчас заберешь и отвезешь моей матери в больницу, — сказал Денис, — прямо сейчас поедешь, отсюда. Сам я не могу в таком виде ей на глаза показываться. Она знает, что я простудился, ты подтвердишь. И сделаешь все, что она скажет. Все, Вася, все, что понадобится, все, что попросит, — говорил Денис, и Васька поспешно кивал и так активно тряс башкой, что внутри ее запросто мог на ровном месте образоваться сотряс.
— И сейчас, и после больницы, — продолжал Денис, — через полгода, через год. Я уеду, — он усмехнулся, увидев радость на роже ювелира: тот свой восторг даже не пытался скрыть. — Уеду, но я проверю, Вася, так что без глупостей. Давай, топай, мне обедать пора.
Васька принялся сгребать деньги с каталки, рассовывать их по карманам. Кое-как распихал, застегнул куртку и отвалил, поклявшись, что все исполнит в лучшем виде. Денис спрятал под футболку две толстенькие пачки купюр и пошел в палату, где у дверей уже стояла тачка с кастрюльками и тарелками. Сосед без аппетита ел больничный борщ, Денис тоже съел пару ложек и сказал, глядя в тарелку:
— Согласен. Что делать надо?
— Первым делом медкомиссию пройдешь, — отозвался мужик, — потом оформление, потом билет, и в тундру. Недели две все займет. У тебя медкнижка есть?
— Нет, — сказал Денис, — но я сделаю.
Он отдал санитарке пустую посуду и пошел на поиски врача: выписываться. Тот упираться не стал, даже обрадовался, что, во-первых, койка освободилась, а во-вторых, его прекратят гонять из собственного кабинета. Написал напоследок кучу рекомендаций и с легким сердцем отправил Дениса домой.
И закрутилось: собеседования, проверка документов, медосмотр, еще одно собеседование с представителем, как он сам себя отрекомендовал, службы внутренней безопасности. Тихий невзрачный мужичок с лысиной и цепким взглядом задал Денису несколько вопросов о его прошлой жизни, вроде бы и незначительных, но повернул беседу так, что Денис сам о себе все рассказал. Особенно о трех годах, что провел вне дома, чем мужчинку нимало не заинтересовал. «Народец разный», — вспомнились слова соседа по палате, и все стало на свои места.
— До первого эпизода, — подвел итог разговору безопасник, — второго ждать не будем. Увольнение в тот же день по собственному, расчет в зубы и свободен.
«Не вопрос». Денис подписал что-то вроде обязательства соблюдать правила внутреннего трудового распорядка, причем чувство возникло такое, что собственноручно продал душу дьяволу, хотя подпись ставил не кровью, а обычной авторучкой. Мужчина обязательство прибрал в папочку и куда-то позвонил, предупредил, что сейчас подойдет новый сотрудник. Денис отдал документы строгой кадровичке и поехал к матери в больницу.
Ей врачи уже разрешили вставать, хирург заверил, что все прошло благополучно и опасность миновала. Однако настоятельно рекомендовал задержаться в лечебном учреждении еще на недельку — понаблюдаться, а после отправляться в тот самый чудо-санаторий, рекомендованный онкологом еще месяц назад. Задерживаться в больнице мать категорически не желала, а насчет санатория обещала подумать. Убедившись, что у нее все в порядке, Денис зашел к врачу поинтересоваться финансовой стороной вопроса.
— Все в порядке, — сказал врач, — все оплачено своевременно, вы ничего не должны. Приезжал молодой человек, сказал, что от вас, и внес требуемую сумму наличными в кассу. Квитанция у вашей матушки, можете проверить.
Денис проверил — Васька свое обещание исполнил в точности, а больше от него и не требовалось. Оставалось последнее: сказать матери, что ему надо уехать, причем надолго. Контракт подписали на два года, первый отпуск полагался через девять месяцев ударного труда в условиях вечной мерзлоты. Получалось, что расстаются они почти на год, но все же это была уже другая разлука.
— А езжай, — сказала мать, — нечего тебе тут делать. Сопьешься или снова посадят, за хулиганку, этого я точно не переживу. А так денег заработаешь, может, женишься наконец. За меня не волнуйся, Васька твой приезжал, сказал, что поможет, если что понадобится, телефон свой оставил. Без тебя разберемся.
Говорила, а сама в глаза сыну не смотрела, все больше в окно, где за белоснежной занавеской колыхала ветками береза, за ней виднелся забор и еще дальше начинался лес. «Здесь леса кругом гнутся по ветру» — вынесло откуда-то издалека строки. Денис обнял мать, пообещал звонить каждый день и поехал собирать вещи. Напоследок решил прибраться, начал с того, что выгреб из дома все старье, включая коробку с чудо-травами, и выволок все на помойку. Сделал несколько рейсов и возвращался обратно довольный собой и с каким-то новым чувством. Так бывает, когда взлетает самолет или корабль отходит от причала — старое осталось там, впереди неизвестность, но ты точно знаешь, что бояться нечего, ибо хуже, чем было, быть не может. И кипит внутри радость вперемешку с тревогой — куда без нее — и восторг отрыва: от прошлого, старого, того, что пора забыть.