Дорога через горы

Покальчук Юрий Владимирович

Полищук все понял. Ты не рассказал ему все подробно, только в общем, ты не мог говорить, на слова не было сил.

— Теперь, Андрийка, надо удирать! Фараоны озвереют. На корабль нам просто не сесть. Придется искать другие пути. С выездом трудно... А ты молодец, храбрый парень, удивительно даже. Такой молодой, и на тебе! Ничего, держись! Сейчас туда, на явку. Если не наследил, все не так страшно. Отоспишься, а утром посмотрим.

Два дня не выходили из квартиры. Газеты. Сообщение: погиб сотрудник полиции Адам Войцик. И портрет.

Их спасали польские коммунисты. В Данциге было тревожно, разгоралась фашистская пропаганда. Откровенная, наглая. Лозунги, гитлеровские

сборища, банды фашиствующей молодежи. По самым темным углам города шарили полицейские... Все же польские товарищи посадили их на корабль. Надо было убираться куда угодно, куда угодно, лишь бы подальше от здешних мест. Сейчас, парень, если б тебя поймали, получил бы, в конце концов, на полную катушку. Куда угодно, лишь бы подальше от Польши...

Пришлось изрядно понервничать при посадке на пароход. Он оказался грузовым. Ночью должны были перейти на борт другого корабля, стоявшего у причала. Отплывал через пару часов в Копенгаген. Договоренность с кем-то из охраны, перекинули доску с одного борта на другой... Ночь. Идешь по доске, если оступишься — конец. Разобьешься насмерть. Быстрее, чтобы не увидели, быстрее! Почти бегом... так... доску уже убрали. Все, вперед! Нет, еще не все. В трюм. Ждать. Корабль отошел под утро. Наконец-то...

...Во временной перспективе, Ольга Николаевна, все видишь иначе. Вам еще трудно судить об этом, вы молоды, только из института, вам хоть и кажется, что прожили немало и что-то знаете, но, когда ваш солидный возраст отодвинется во времени лет этак на двадцать назад, вот тогда поймете, насколько условны в юности наши представления о самих себе... Знаю, знаю я, что вам не семнадцать! Но ведь и не тридцать семь! Да и не в возрасте дело, а вот что за ним? Вся суть в том, что за ним, это и есть единственная мера.

Как и обещал, я рассказываю вам свою жизнь, есть, конечно, о чем поведать, вот только рассказчик из меня никудышный. Понимаете, я не могу даже твердо утверждать, что речь идет обо мне. Я был таким тогда, это так. Но я сейчас и я тогда — это два разных человека, совершенно разных. Сейчас я кто-то другой, не знаю кто, только совсем не тот мальчик семнадцати лет, о котором вспоминаю. Пожалуй, тот был неплохой парень, слегка наивный и романтический, не чуждый, если откровенно, мирских соблазнов, но уж честный — это точно. Я рассказываю о нем, а не о себе, Ольга, потому и говорю — Андрий, он. Да, тогда был он, а я сегодня — это кто-то другой...

В том, 1936 году Андрий учился в последнем классе гимназии. Ему исполнилось семнадцать лет, и время помчалось для него совсем иначе, чем раньше. С приходом весны наступила напряженная пора подготовки к выпускным экзаменам.

Без Барбары Андрий ощутил пустоту. Связь эта мучила его, становилась все более двусмысленной, порой утомляла однообразием, а вот теперь он часто тосковал по Барбаре, и воспоминания преследовали его. Однако и они отодвигались куда-то в его сознании. Слишком бурной была пора возмужания, слишком много новых впечатлений несла она. Только иногда по дороге домой, на своей тихой улице, он бросал быстрый взгляд на дом Барбары, привычно разыскивая ее лицо в полуоткрытом окне.

Знаете, что такое разница в возрасте, Ольга? В опыте? Это когда люди, вот как мы с вами, произносят одни и те же слова, а имеют в виду разные вещи. Смысл в них вкладывают совсем неодинаковый. Совсем! Вот я скажу вам: собрание учащейся молодежи. Такая в этом словосочетании скука, тоска, казенщина... Точно? А когда Андрию было семнадцать, в том Луцке с такого собрания можно было и в «дефу» загреметь. А уж страсти кипели!

Улыбнешься, конечно, вспомнив, как Школа-гимназист вполне серьезно считал себя и революционером, и зрелым политиком, и бог знает кем еще. Но говорил я уже вам, Ольга, что был он честным парнем, до всего любил докапываться сам, да еще темперамент, да еще семейное воспитание... А цели он преследовал, даже с нынешней точки зрения, совсем не шуточные, и уровень понимания был у него, пожалуй, повыше, чем у многих теперешних в том же возрасте. Ну, да это тема особая.

В ту весну Андрий вынашивал идею создания в Луцке Союза прогрессивной молодежи. Тогда в городе работали четыре гимназии — польская, русская, украинская и еврейская. По тем условиям гимназия — это и просвещение, и интеллектуальная жизнь провинциального города. И политика. Да, она самая. Потому что находилось немало усердных голов, стремящихся рассадить молодежь по национальным отсекам. И шовинизма, и других «красот» хватало в богоспасаемом Луцке, неотъемлемой части Речи Посполитой, а знаете, что такое заскорузлость в национальном вопросе, заскорузлость, тяжелая инерция мышления... Так что младший Школа с его мыслью объединить в Союзе молодежь всех национальностей, имевших жительство в Луцке, взвалил на себя непростую ношу. И глядел, как говорится, в корень. Имелось в виду собрать «под крышу» Союза и гимназистов старших классов, и тех, кто закончил гимназию и остался в городе, и вовлечь так или иначе рабочую и крестьянскую молодежь.

Идея Союза гимназистам понравилась. Все-таки что-то новое, не рутинное, да и ровесники всегда ищут контактов. Решили только, что сначала в каждой гимназии разработают проект устава, положение, а тогда еще раз соберутся, чтобы обсудить все предложения и оформить официально.

Разговоры в гимназической среде были всякие — и острые, и взрывчатые. Но сама мысль — собираться, дискутировать, выползать из своих углов на свет божий — сама мысль, видимо, витала в воздухе. Ты видишь, Збышек, какой отклик получила наша идея! Збышек усмехнулся. Видеть-то вижу. Погоди только, как отреагирует наша законная власть...

Летом намеревались провести собрание и с официальным ходатайством о Союзе войти в магистрат. Где сейчас Збышек? Что творится на белом свете? Что там, в Испании? За испанскими событиями следили все, кто интересовался чем-нибудь, кроме своего брюха и тряпок. Победа Народного фронта, левые силы у власти — от этого кружилась голова.

Взволнованный отец как-то принес газету. Нет, вы посмотрите, что наши «патриоты» пишут! Срам какой! Андрий бросился к газете. Большие буквы на первой странице: «Красные бандиты не только в Испании, но и в Галиции». И дальше очень злобная статья о деятельности КПЗУ. Что ж, сказал отец, мы обязаны доказать, что достойны сравнения с испанскими коммунистами. У нас, на Западной Украине, будет своя Испания. Будем воевать, господа хорошие. Будем!

Чем он увлекался тогда, Андрий? Трудно вспомнить. Революционная деятельность стала поглощать целиком. Одобрение отца подразумевалось само собой, хотя он не раз предостерегал от излишней горячности, а однажды сказал:

— Как думаешь, если все пойдут делать революцию, кто учиться будет? Знания, мой дорогой политик, очень понадобятся тебе. Коммунист-недоучка — нонсенс... Да и не понимаешь ты еще, как трудно потом наверстать то, чего не узнал в юности.

Дома устраивали импровизированные литературные вечера, которые хоть и завершались часто дискуссиями на те же политические темы, но все же учили думать и спорить о литературе, о других серьезных вещах.