Дорога цвета собаки
Шрифт:
— Никогда не могла понять, зачем им нужен несгораемый шелк. То, что для нас необходимость, для тамошних людей — всего лишь симпатичная тряпка, — вставила Джейн.
— Надо учитывать эстетический момент, дорогая Джейн, — пояснил Стивен с ласковой развязностью. — Для людей в Странах Неяркого Солнца наш шелк — экзотический сувенир. А для смекалистых — ребус. Оговорюсь сразу: ребусом он для них и останется. Сырье для его изготовления, как известно, добывается только в Суэнии. Так что, даже разгадав технологию, тамошние спецы суэнского шелка не создадут. А мы, между прочим, так набили мозги на конспирации, что пора бы уже выпустить дым из ушей.
— Господин Стивен, на такую операцию потребуется
— К операции можно привлечь офицеров королевского войска. Заметьте, офицеров в мундирах с шелковыми лентами. Кто посмеет обесчестить свой мундир? Следует ходатайствовать перед Почтенным Сильвестром… — настала долгожданная пауза, но теперь никто не знал, что предпринять. Выдвижение собственного плана государственной важности, который был, видимо, заранее заготовлен почти каждым из присутствующих, стало уже неуместным. Стивен захватил центр. Однако в его плане было слишком много неосторожности и несводящихся концов, чтобы у сослуживцев возобладало желание присоединиться. Правда, заманчивая неразбериха была неплохо оформлена и подана на блюде так, что можно было отрезать себе по вкусу с любого краю.
Синий витязь посмотрел на Мартина с любезной и в то же время выразительно-напряженной полуулыбкой:
— Как вы думаете, Аризонский, Почтенный Сильвестр согласится принять и выслушать нас? В самых широких кругах он только и говорит, что о вас. Люди его убеждений редко кого привечают.
Сделав длинную затяжку, Мартин неторопливо затушил папиросу и сказал безветренным голосом:
— Насколько мне известно, Почтенный Сильвестр никому в гостеприимстве не отказывает. Наверное вы, Стивен, сможете с ним побеседовать. Замечу только, что в последние недели старец приболел, и я не знаю, пойдет ли беседа на пользу его здоровью.
— Да, — сухо сказал Стивен, утвердительно мотнув головой, — Трижды — да, — он обвел присутствующих многозначительным взглядом, и присутствующие начали разглядывать Мартина как незамысловатую заводную игрушку, ключ от которой был в кармане самой игрушки.
«Мы понимаем вас, Мартин, — говорили эти шелестящие по коже взгляды, — мы очень даже вас понимаем.» — Всем все понятно? — деликатно спросил Стивен. И поторопился заверить: — Значит, решено/ Ваш покорный слуга выступит ходатаем перед Почтенным Сильвестром. Удачи нам всем, дорогие мои суэнцы.
Включили проигрыватель. Закрутилась пластинка, продолжая танцевальную мелодию с места, прерванного вчерашним утром. Это было кстати для Стивена. После того, как все чинно выпили за удачу, он вышел из-за стола первым и пригласил на танец Джейн. Вскоре те офицеры, которым досталась дама, завальсировали; остальные остались сидеть, рассматривая танцующие пары с любезно-снис-= оходительной улыбкой.
Стивен, перемещая Джейн между табуретами с подсвечниками, что загромождали прстранство для танцев, то и дело подмигивал сидящим, зазывая в круг. Подмигнул он, дружелюбно улыбнувшись, и Мартину, когда попал случайно в поле его задумчивого взгляда. Со стороны могло показаться, что Аризонский улыбнулся в ответ машинально, но Годар видел, что товарищ его искренне рад празднику, который еще только разгорался. И все же улыбка его была грустной, обращенной больше к своим мыслям.
— Жаль, что вас не было здесь вчерашней ночью — тихо сказал Годар, сев к Аризонскому вполоборота. Он попытался передать свое понимание ситуации: — Ваше место — в офицерстве войска прежнего состава.
Глаза Аризонского на миг вспыхнули. Годар увидел нестерпимую смесь горечи, благодарности и разочарования. Потом огонек вдруг резко отключили, товарищ его вяло отвел взгляд и ничего не ответил.
— Прежние витязи совершили поступок. Противозаконный, но благородный. Это лучше, чем ничего. Положительную сторону вчерашних событий отметили даже в радиообращении, — продолжал Годар свои мысли, не спуская с Аризонского вопросительного взора.
— Это Нор выступал, — сухо заметил Мартин.
— Что ж, он умный человек. На то он и первый шут королевства.
— Да, Нор умен, — согласился Мартин задумчиво. — И что мне теперь делать? — это он спросил с иронием, попрежнему не глядя на Годара.
— Не знаю, — ответил Годар с нажимом.
Чтобы уйти от разговора, который начинал принимать неприятный, непонятный ему поворот, Годар решил присоединиться к танцующим, но вместо него встал Мартин и пригласил, галантно поклонившись, только что освободившуюся девушку. Та, вспыхнув, поспешно согласилась. Пухлое ее личико то розовело, то становилось бордовым, хотя Мартин танцевал молча. Девушка все делала медлительно, сбивчиво, двигалась, словно наощупь и прикрывала иногда глаза. Когда Мартин заметил это, он стряхнул свои мысли, бережно привлек девушку поближе и, наклонившись к уху, что-то шепнул, улыбнувшись мягко и доверительно. Девушка издала жеманный смешок, на всякий случай зарделась, а уж после рассмеялась от всей души и в продолжение всего танца оставалась раскованной и веселой.
Аризонский тоже повеселел. Он говорил с девушкой и едва успевал подавать реплики в ответ на какие-то фразы, доносящиеся от других танцующих пар. Светская беседа, вспыхнув посреди танца, захватила всех и вела за собой наравне с музыкой.
Годар в танцах не участвовал. Он видел, глядя через весь стол в район пятачка, лабиринт со светящимися коридорами. Сквозной ряд световых колпаков, образованных при помощи устроенной со знанием дела подсветки, бросал на пятачок дополнительный многослойный свет. Похожая на тусклое электричество ночника, желтая полумгла коридоров утомляла его — издали, как устранившегося. Годар стал мрачен.
Коридоры попрежнему бежали друг сквозь друга, укорачиваясь или удлинняясь порой за счет перебежчиков, что не меняло границ лабиринта. Потоки человеческих душ, куда бы они ни текли, как бы ни кидались друг в друга, желая набраться сил или, того хуже, поглотить другого без остатка, неизменно стекались в единый поток либо в отдельную ветвь лабиринта. Коридоры продолжали сами себя, дотягиваясь друг до друга и расширяли, создавали лабиринт. Все освещалось ровным, скучным, мутноватым светом свечей. Догадайся кто-нибудь зажечь электрическую люстру — а она имелась в наличии, — и лабиринт был бы разрушен. Люди, живущие им в танце, почувствовали бы себя обделенными и жестоко обозлились. Может быть, они наказали бы человека, включившего электричество, как наказывают в Суэнии тех, кто поднимает в ночи шторы.
Однако, сегодня в лабиринте происходило и нечто ему, лабиринту, несвойственное, неподобающее. К середине танца Годар заметил скученность возле Мартина. Назревала пробка — невиданная штука для светящихся коридоров. Лабиринт получил в одной и-з своих ветвей нездоровый узел. Вначале Аризонский, как и Годар прошлой ночью, танцевал легко, с упоением. Красота живого, текущего сквозь душу пространства влекла его. Потом он попробовал нащупать преграду, но не смог и, вместо того, чтобы отчаяться и кидаться на светящиеся стены, замедлил шаг… Шаг его был таким медленным, что, призадумавшись, Мартин почти остановился. И в эту-то минуту кажущейся остановки Аризонский угодил в комнату без дверей и окон.