Дорога камней
Шрифт:
— Нет, не можете, — ответил он. — Это дело Дома. Ваши профессиональные обязанности не имеют в этом случае ни касательства, ни прав.
Таможенник, замерший до того, тотчас с глубоким, громогласным вздохом откинулся на спинку дивана, сцепляя пухлые ладони и закладывая их себе за голову. Глаза его насмешливо блестели.
— Ну-у, — фыркнул он, — вот, значит, как?.. Не находите, мессир, что загадочной сказкою своей и непроверяемым содержимым ваших заметных и незаметных карманов вы отчасти подвергаете государство, которому я служу, незаслуженному риску? Э?..
Даниэль впился в него взглядом. Физически
— Не забывайтесь, Перон, — тихо и холодно предупредил он, подаваясь вперёд, взирая на громадину снизу вверх, взглядом пронзительным и неотступным. — Так вы дойдёте до желания потребовать с меня досмотр.
— Однако ж, — пожал плечами хозяин, чему-то улыбаясь (краткая, тщательно спокойная вспышка Даниэля впечатления на него почти не произвела), — по свойству проницательной юности вы метите в самую точку. Не смея оставить слова дворянина без должного подтверждения, я желал бы взглянуть на проформы и удостоверения, которые у вас с собой. Ведь вы же не?..
Даниэль вынул документы, не дав ему закончить вопрос, подал и молча рассмотрел искоса наблюдающих Линуса и Алессандро. На лицах обоих не отражалось ничего. Будто ни того, ни другого здесь не было. Однако рука Алессандро и костяшки пальцев младшего таможенного побелели от напряжения. Даниэля внезапно бросило в жар: чего именно они ждали, что были готовы по первому знаку, малейшему сигналу применить даже оружие? Что такого из сплетения заказных доносов, дорожных слухов и случайных отчётов могло сюда дойти?! Чем он казался им? За какое чудовище они его принимали?!.
Перон просмотрел документы тщательно, мясистым большим пальцем нежно оглаживая уголки, отыскивая выпуклую рельефную окантовку, тройной узор из шести тончайших стальных полосок с травлением, вплавленных в бумагу искусством мастеров-печатников Империи.
Даниэль знал, что подделать печатную работу такого качества вне печатного двора Беломраморного Дворца невозможно практически. Лишь с помощью иллюзорной, креативной или изменяющей вещество магии можно было сделать такое. Но доступна она была далеко не каждому магу, да и слабый след воздействия оставался в предмете надолго. Кроме того, опытный глаз вполне мог различить иллюзию не слишком искусную, а против наложенной мастером, как и вообще на определение всякой магии у старшего таможенного наверняка был хороший проверяющий амулет.
Ничего не запищало, не загудело; не мигнул нагрудный камень в золотой оправе, не засветилось одно из многочисленных перстней и колец. Лицо толстяка осталось бес- пристрастно-отсутствующим. Н и каким.
— Возвышенный господин, — опуская бумаги в кожаных оправах на колени, поднимая выпуклый блин лица с выкаченными, блестящими белками глаз, старательно, спокойно и в то же время невыразимо-насмешливо произнёс Перон, — документы ваши подлинные. Сомнений в этом нет.
— Что дальше? — безмятежно спросил Даниэль, лицо которого не менялось.
— Это, мой эрл, — таможенный усмехнулся уже явно, — будет зависеть от вашего желания... помочь нам.
— Я весь во внимании. Говорите.
— Ах, сударь, вы же понимаете, — улыбка, похоже, вознамерилась не покидать его лица, плавая в нем, клейкими уголками задевая то один лениво изгибающийся мускул, то другой, — не всякие речи можно вести прямо
Даниэль улыбнулся. Вот так разговаривать он умел.
— Извольте, почтённый Хальдо Пьетро, выражаться метафорой. Скажите иносказательно. Возможно, я сумею понять. В любом случае надо же как-то начинать, — или нам придётся ужинать поутру.
— Ну что же, — вздохнув, будто с сожалением о разговоре лёгком и необязательном, ныне переходящем в требующий повышенного внимания деловой, кивнул Перон, — используем богатство двусмысленной устной речи. Великая, надо сказать сила — глубокое знание родного языка... Воспользуемся допущением. И тем ассортиментом, что оно нам даёт.
Даниэль молчал.
— Допустим, что мы с вами возжелали обсудить литературу. Чего вы так смотрите, лейтенант? Не в силах оценить влияния поэзии на прозаическую жизнь? Э?.. Линус, о чем пишут наши драматурги?
— Что ныне в Гаральде неспокойно, сэр, — кивнув, ответил тот, все так же стоящий на лестнице.
— О да, — с чувством согласился толстяк, разминая хрустящие пальцы, от звука которых Даниэль едва не поёжился, — неспокойно тут в последнее время, о да... Но что же тому причиной, Линус? О чем пишут Матильда Барао или виконт де Пейрак?
Младший таможенный аккуратно и вежливо прокашлялся, спустился с лестницы и уселся рядом с Пероном на диван.
— В пьесах, — выделил он выразительно и поучающе, — описывается гипотетический разрастающийся конфликт всей центральной и северной части гипотетического, хм, материка. Без названия, ваше благородие. — Он помедлил. Снова кашлянул. — Плохо у них там. Политический беспорядок, знаете ли. Порождающий беспорядки весьма иные. Очень художественно выписано. Все вокруг клубятся в панике, делают глупости. Кое-кто, впрочем, пытается воспользоваться ситуацией и провернуть прибыльные дела. Вот, например, в пьесе Инно Уриеллаха рассказывается о том, как на один из перевалов прибыл человек из Империи, несущий с собой полную сумку денег («Премудрый, — ошеломлённо подумал Даниэль, — эти, что ли, мне тоже во сне лазили в карман?»).
— Полную сумку? — фальшиво удивился де Рео, желая, видимо, поучаствовать в утончённом спектакле на равных с его постановщиками. — Да что вы говорите!
Толстый лишь пожал плечами да лаконично вопросил:
— И что?
— А то, что деньги эти предназначены были для финансирования террористических операций на территории Княжества с целью не допустить ассимиляции упущенных имперским командованием войск и соответственно дальнейшего развития упомянутого княжества в целом. Пьеса, так сказать, детективно-политическая.
— Хм... — озадачился старший таможенный. Затем поднял на Линуса глаза.
— А как, — кротко спросил он, — называется пьеса... и все-таки, что се за жанр?
— «Закопанный заживо», батюшка, — с готовностью ответил младший, с заметным удовольствием модулируя свой выразительный баритон. — Трагедия.
— Закопали, ясное дело, имперца? — уточнил Алессандро, искоса на Даниэля глядя. А затем добавил с пониманием дела: — Впрочем, автор наверняка был неправ. За такие дела мерзавца следовало продрать сталью до костей, снять кожу и выдавить глаза. Потихоньку. Ведь правда, ваше превосходительство?