Дорога мертвецов
Шрифт:
– Это значит, – сказал Бараско, – что спецслужбы пронюхало о 'шаре желаний' и нам мало что светит.
– А автомат-то дрянцо, поэтому и не взяли, – со знанием дела заметил Березин, пригибаясь.
– Почему? – спросил Костя.
– Предназначен для специальных операций. Для реального боя не годится. Патроны для него дефицитные, затвор лязгает, как грузовик на колдобинах, и дальность стрельбы маленькая, хотя пуля тяжелая и убоистая.
Тогда Костя сказал фразу, на которую никто не обратил внимания:
– Не зря они без голов…
Бараско двигался на правом фланге. Он полагал, что правшам несподручно стрелять влево, а значит, есть шанс уцелеть даже после первого выстрела. Эта спасало его не раз. Плохо, что Костя неопытен, а Березин и Гайдабуров не служили ни в спецназе, ни в пехоте. Хорошо уже то, что никто из них не лезет куда не надо. Оробели, что ли? Приходилось всю работу выполнять за них. А это не дело командиру находиться впереди группы. Он мог их бросить и уйти один. У него все чаще возникало это желание. Но вряд ли это было бы честно. Что-то его удерживало. Возможно, 'анцитаур' по старой памяти через Костю предупреждал не спешить. А возможно, чувствовал, что здесь что-то не так, как надо. И на этот раз все было сделано правильно, и не потому что так хотел Бараско, а потому что повезло. Сильно повезло. Впрочем, черному сталкеру всегда везло, хотя Бараско сам себя так никогда не называл.
Они уже прошли половину долины, которая постепенно перешла в ущелье. Миновали шлагбаум и будку, разбитую вдребезги. За будкой были наспех вырыты окопы. Валялся брошенный ПКМ с пустыми магазинами, и трубы от использованных 'мух'. Бинты со следами крови. Фляжка. А Бараско все никак не мог понять, что же находится в горловине, перед самой стеной, потому что все: бункеры, ДОТы были словно то ли в дымке, то ли в паутине. Не удавалось разглядеть ни в бинокль, ни через оптический прицел 'американца'. Это 'оно' не излучало тепла и не двигалось. 'Оно' просто затаилось. Нет, не затаилось, понял Бараско, 'оно' здесь жило, было частью местности, отлучилось, а потом вернулось и застало людей. Бараско будто разговаривал с ним. Нет, 'оно' не охотилось, может быть, дремало, а тут приперлись мы и нарушили его одиночество. Стоп! Он вдруг понял, что с ним общаются. Ненавязчиво, но уверенно. Не на языке, а на уровне чувств 'Великой тени'.
– Костя! – почему-то позвал он, и сам удивился, зачем он ему?
Костя, который давно сообразил, что они вляпались, скромно держался в арьергарде, к мертвецам не подходил и вообще, смотрел больше под ноги, но и не забывал склоны горы и горловину ущелья, которую он боялся. Боль в левой руке дергала так сильно, что Костя порой терял ощущение реальности. Даже спирт помогал на короткие пять-десять минут.
Он тут же, придерживая руку, которая дергала, не хуже зубной боли, пересек дорогу и подбежал к Бараско.
– Слушай, – попытался объяснить Бараско так, чтобы это не выглядело бредом сумасшедшего. – Мне показалось, что кто-то назвал твое имя…
– Конечно, – сказал Костя, вперившись взглядом в дорогу, которая терялась между кустами и каким-то укреплениями. – Я знаю…
– Что ты знаешь?
– Не знаю, но я знаю… – Костя с трудом оторвался от горловины ущелья, словно она его завораживала. – Как тебе объяснить. Это такое чувство, словно ты разговариваешь сам с собой.
– Точно! – подтвердил Бараско. – Со мной то же самое. А я думал, что схожу с ума.
– А у тебя нет такого ощущения, что ты завел подружку?
– Скорее, друга, – сказал Бараско.
– Я имею в виду 'Великую тень'.
– 'Великую тень'?! – очень сильно удивился Бараско. – Ты что, спятил?
Костя поморщился: рука болела так, что порой он терял нить разговора.
– Если бы, – сказал Костя. – Я ее один раз видел.
– Видел? – изумлению Бараско не было предела.
Вот почему я его выбрал, понял он. Он не просто везунчик, он избранный.
Конечно, Бараско знал, что такое 'Великая тень'. Это был ночной хищник, поэтому ночью он старался не ходить. Но почему она появилась здесь, в Дыре, где, по идее, и не должна была появляться? Одним она отрывала голову, других изымала из этого пространства, и они никогда не возвращались, некоторых сводила с ума, и они становились животными, но он не знал никого, с кем бы она снизошла до разговора.
– Привет… – вдруг неуверенно заговорил Костя отрешенно, обращаясь к тому, что он считал 'Великой тенью'. – Ты помнишь меня там, на мосту?
В ответ ветер прошуршал в кустах, и у Бараско кожа покрылась мурашками. Не зря, не зря, я подарил ему 'анцитаур', понял он, забыв, что 'анцитаур' сам выбрал Костю. Очень удачное вложение капитала.
– Нам нужно попасть в Сердце Дыры. Ты нам поможешь? – спросил Костя и оглянулся на Бараско за поддержкой.
Бараско закивал:
– Да, да, да!
– Мы не сделаем ничего плохого, мы только посмотрим и уйдем.
Костя еще хотел добавить, что ему надо вылечиться, но постеснялся говорить об этом, потому что это уже выглядело нескромно как личная просьба, а личных просьб никто не любит, даже на 'Рен-тиви'.
Бараско поразило, что Костя умеет уговаривать ловушки. Ни у кого из сталкеров не было этого дара, и дело даже не в 'анцитауре'. Дело в самом Косте. Он прирожденный сталкер. Кому-то же должно подфартить в этом мире, подумал он, а 'анцитаур' всего лишь помогает.
Наступила тишина. Казалось, 'Великая тень' думает.
Потом раздался угрожающий шорох, словно миллионы тонн песка пришли в движение. На этот раз Костю не ударили в грудь, только ласково погладили по щеке.
Бараско не мог шевельнуться, словно аршин проглотил: по дороге в голубом сиянии двигалась женщина. Очень красивая женщина. Небесная женщина. Бараско в жизни таких не видел. Она была выше его ростом, хотя Бараско считал себя высоким мужчиной. К тому же у нее были такие длинные и густые волосы темно-медного цвета, которых у земных женщин не бывают. Глаза! Глаза же, темные, как вишни, были настолько пронзительными, что заглядывали в самую глубь души. От этого взгляда Бараско захотелось упасть и свернуться с клубочек.
– Проходите, – сказала она Косте. – Я не буду вам мешать.
– Я хочу излечиться… – выдавил из себя Костя, не смея прямо смотреть ей в глаза.
– Считай, что уже излечился, – мимоходом ответила она, сделала три шага и растаяла в воздухе.
Бараско лежал без сознания. Без сознания лежали и Гайдабуров с Березиным.
Косте сделалось тоскливо, словно он потерял любовь. Он все время проверял в себе это чувство. А теперь оно сделалось таким огромным, как солнце, что он не мог соизмерить его и с чем-либо в самом себе.