Дорога на Тмутаракань
Шрифт:
Расставив миски на столе, служанка проследила за тем, как мальчик сорвал печать с кувшина, как он разлил терпко пахнущий медовый напиток в покрытые белесой глазурью чаши, и, снова улыбнувшись Богумилу, ушла на кухню. Священника Кирилла она явно не желала замечать.
Кирилл, видимо, успел привыкнуть к подобному обращению. Он пригубил мед, взял из миски два крупно нарезанных куска ржаного хлеба и поднялся с места.
– Благослови тебя Бог, – повторил священник. – И послушайся совета, путник Богумил, каким бы странным он тебе ни
– Слушаю, отче!
– Не покидай помещения с наступлением темноты, если хочешь дожить до рассвета. Не спрашивай почему. Просто поверь, что так надо! Запри дверь хорошенько, а еще лучше – постарайся припереть ее чем-либо тяжелым.
Священник перекрестил Богумила и, сгорбившись, мелкими частыми шажками поспешил к выходу.
Богумил в молчании и одиночестве закончил трапезу. Дождавшись служанки, он вынул из висевшей на поясе калиты несколько монет и, высыпая их в шелковистую девичью ладонь, поинтересовался, можно ли здесь получить не только пищу, но и кров.
– Да, – выдохнула служанка, словно не комнату предлагала, а себя после долгих уговоров.
Богумил удовлетворенно кивнул.
Разумеется, он не стал выспрашивать, надежны ли в той комнате запоры, да и есть ли они вообще. Богумил уважал священников, но понимал, что и среди них встречаются… странные люди.
Поднявшись за мальчиком-служкой на жилую половину постоялого двора, Богумил взглянул на предложенную ему комнатку, площадью и убранством готовую соперничать с монашеской кельей, и остался доволен.
Ведь где-то рядом была ОНА.
Грех, конечно, знаю, Господи! Но и в твоем окружении хватало грешников, а значит, все можно искупить, было бы желание…
Уйди Богумил немногим позднее, он бы лицом к лицу столкнулся с еще одним путником, решившим просить места на этом постоялом дворе. Пока мальчик вел Богумила несложными переходами, а внесшая смятение в душу паломника служанка хлопотала на кухне, лекарь Миронег коротко переговорил с хозяином на предмет обмена пары монет на крышу над головой и соломенную подстилку под спиной.
Хозяин и лекарь разошлись, довольные друг другом, и Миронег вселился в такое же, как и у Богумила, подобие кельи, но расположенное по другую сторону длинного коридора, кольцом опоясавшего второй этаж постоялого двора.
Богумил проснулся от тихого ритмичного стука. Рука болгарина привычно метнулась к рукояти положенного у изголовья короткого меча. Осторожность не помешает, хотя ночным грабителям вряд ли пришла бы в голову мысль известить о себе стуком в дверь.
Двести лет назад киевский князь Святослав, заливший кровью болгарские земли не меньше, чем басилевс Василий II Болгаробойца, да приготовят ему в аду горшие из мук, слал гонцов к своим противникам. «Иду на вы!» – гласили самонадеянные строки княжеских посланий. Но не вызов на поединок читался за скупыми фразами, а уверенность в силе и победе. Сдайся по-хорошему или подохни по-плохому – на
Нащупай во тьме дверной засов и получи от блеснувшей в свете луны стали дыру поперек горла. Получи агонию, когда тело твое будет вздрагивать в муках, разбрызгивая кровь по стенам, пока чужие руки перетряхивают комнату в поисках ценных вещей.
Богумил подумал о таком исходе.
И отворил засов, даже не спросив, кто беспокоит его в такой поздний час.
Спросишь – подскажешь нежданному визитеру, где стоишь, дашь возможность приготовиться к удару. Богумил прижался к стене, затаив дыхание.
После тьмы неяркое пятно света, порожденного восковой свечкой, слепило глаза.
– Где ты, путник?
Этот голос Богумил не мог спутать ни с каким иным.
Как нелеп был меч, удерживаемый вмиг вспотевшей ладонью.
– Я здесь.
Священник просил не покидать комнаты – Богумил и не собирался этого делать!
Миронег проснулся от предчувствия беды. Ладонь привычно метнулась к изголовью, пальцы охватили перевитую тонкой железной проволокой рукоять меча.
Постоялый двор спал. Из-за щелястой бревенчатой стены справа от двери доносился рокочущий, подобно морскому прибою, храп безвестного соседа Миронега. При таком сопровождении был совсем не слышен легкий скрип мягких подошв сапог хранильника.
От изложницы к двери.
Скрип, но иной. Отворилась дверь, и, стараясь ступать на носок, Миронег вышел в кольцевой коридор. Во внешней стене коридора еще при строительстве постоялого двора были прорублены небольшие оконца, через них тянуло ночной прохладой. Миронег, обувшийся, но оставшийся в неподпоясанной исподней рубахе, зябко поежился.
Нелепо было стоять вот так, полуодетым, но с мечом в руке, в коридоре, где подвешенный к стене у лестничного спуска светильник не столько разгонял, сколько, наоборот, сгущал темень.
Но ошибиться Миронег не мог.
Приученный сызмальства к творению не только добрых заговоров, но и черных заклятий, научившийся за многолетнюю лекарскую практику, что добро и зло суть едины, – спроси о том калеку, у которого отняли ногу, чтобы спасти жизнь! – познавший языческую мудрость, веками копившуюся ведунами, Миронег чувствовал зло.
Неосознанно.
Вставшими дыбом волосами на макушке.
Покалыванием в кончиках пальцев.
Миронег был как пес, завывший вдруг на луну.
Вот, кстати, и она заглянула сквозь небольшое окошко. Округлая. Присмотришься, сощурив глаза, – разглядишь на ней ухмыляющуюся по-скоморошьи рожу.
Лунный луч, бледно-голубой, как палец мертвеца, уткнулся в одну из дверей. Миронег невольно посмотрел в ту сторону и услышал.
Не шум, но шепот.
Плохой шепот. Нечеловеческий.
На древнем языке. Том самом, на котором Миронег не так давно у берега безымянной реки прочитал или даже прохрипел заклинание, ускорившее время и убившее половецкую погоню.