Дорога Отчаяния
Шрифт:
— Сударь, ваша мать, сударь, просыпайтесь, сударь, ваша мать, сударь, сударь, сударь.
Его взгляд сфокусировался на бледном лице проводника.
— Сударь, ваша мать, сударь.
Бабушки не было в купе. Багаж тоже исчез. Микал Марголис метнулся к окну, чтобы увидеть свою матушку, которая весело спускалась на платформу в сопровождении щуплого юноши с бородой, ухмыляющегося под грудой свертков и коробок.
— Матушка! — взревел он. — Матушка!
Бабушка — крохотная веселая фарфоровая кукла — посмотрела вверх и замахала рукой. Голос у нее тоже было кукольный.
— Миша! Пошли! Не трать время. Нам надо найти другую станцию.
— Матушка! — взвыл Микал Марголис. — Это не та остановка! — Однако его слова
Бабушка кружилась по ней маленьким возмущенным смерчем.
— Миша, как ты напугал свою старую бедную маму! Заснул в поезде, подумать только! Идем, мы можем пропустить поезд в горы.
Нахальному носильщику пришлось поставить сумки на землю, так он хохотал.
— Матушка, где здесь могут быть горы?
— За домами.
— Матушка, дома ничего не заслоняют, они слишком низкие. Матушка, это не наша станция.
— Ох, не наша? Где же мы оказались из-за твоей бедной старой мамы?
Микал Марголис указал на слова, аккуратно выложенные у путей из белых камешков.
— Дорога Отчаяния, матушка.
— Разве это не следующая остановка?
— Нам надо было сойти в Пандемониуме. Поезд не должен был останавливаться здесь. Здесь вообще не должно быть никакого города.
— Тогда вини во всем железнодорожную компанию, вини город, но не свою бедную старую маму! — выпалила Бабушка. Потом, в течение примерно двадцати минут, она бранила, разносила, бичевала и проклинала железнодорожную компанию, всю целиком — их поезда, их рельсы, их семафоры, их подвижной состав, их машинистов, инженеров, охранников и вообще всех, хотя бы отдаленно связанных с Железными Дорогами Вифлеем Арес вплоть до ничтожнейшего уборщика туалетов в вагоне третьего класса.
В конце концов доктор Алимантандо, номинальный глава Дороги Отчаяния, население 7, высота над уровнем моря 1250 метров, «в одном шаге от Рая», прибыл лично, чтобы успокоить разыгравшиеся страсти и вернуться к своим хронокинетическим штудиям. Только лишь днем раньше он поручил Раджандре Дасу, мастеру на все руки, ученику волшебника, разнорабочему и станционному носильщику, выложить это название гордыми белыми буквами, чтобы поезда, идущие мимо, знали о том, что жители Дороги Отчаяния гордятся своим городом — и тут же поезд, везущий Бабушку и Микала Марголиса, как будто очарованный черной симпатической магией, выкатился из-за горизонта и остановился посмотреть. Власть Раджандры Даса над машинами была велика, но не настолько. Так или иначе, он наколдовал Бабушку и ее сына, и теперь доктор Алимантандо должен был решить, что делать с ними. Он предложил им убежище в одной из теплых сухих пещер, пронизывающих утесы, и свое гостеприимство вплоть до того момента, как они решат покинуть город или построят себе постоянное жилище. Все еще переполненная возмущением, Бабушка отвергла это приглашение. Она не будет спать в грязной пещере среди помета летучих мышей и ящериц; нет, никогда, и ни за что она не станет делить ее с сыном, вероломным и никудышным человеком, неспособным позаботиться о пожилой даме, его собственной бедной старой матушке. Доктор Алимантандо выслушал ее речи со всем сочувствием, какое мог в себе изыскать, а затем убедил семью Манделла, которые построили дом с запасом, приютить несчастную. Микал Марголис выбрал пещеру. В ней, конечно, хватало мышиного помета и ящериц, но матушки в ней не водились — безусловное преимущество.
В доме Манделла Бабушка обнаружила сверстника в лице Дедушки Харана, который развлекал ее стручковым гороховым вином и медоточивой лестью и даже попросил сына пристроить к и без того хаотичному сооружению дополнительную комнату, предназначенную специально для нее. Кажду ночь они угощались вином, вспоминали дни юности — собственной и мира— и играли в любимую бабушкину игру — эрудит. Как-то ранней осенью, в одну из таких ночей, когда Дедушка Харан проложил слово «боксит» через розовую и синюю клетки, Бабушка впервые заметила его густые седые волосы и статную фигуру — слегка обколотую временем, как статую глиняного воина, но все еще крепкую. Она остановила взор на его жесткой бороде и очаровательных маленьких глазках–пуговках, испустила легкий вздох и полюбила его всем сердцем.
— Харан Манделла, как говорят у нас в старом Новом Космобаде, вы очень даже джентльмен, — сказала она.
— Анастасия Тюрищева–Марголис, как говорят у нас в Дороге Отчаяния, вы очень даже леди, — сказал Дедушка Харан.
Свадьбу назначили на следующую весну.
Микал Марголис в своей пещере грезил о минеральных источников Райской Долины. Лежа среди камней Дороги Отчаяния, он не поймает удачу за хвост, но зато отыщет кристаллы сульфата дилеммы. Со временем они будут очищены и перейдут в чистую форму: чтобы добиться успеха, ему нужно покинуть Дорогу Отчаяния и свою мать; последнее означало, что ему придется существовать самому по себе, а на это у него недоставало отваги. Такова была суть дилеммы Микала Марголиса в чистом виде. Разложение ее на полезные компоненты и поиск душевных ресурсов для борьбы с матриархатом проведут его через адюльтер, убийство и изгнание к разрушению Дороги Отчаяния. Но еще не сейчас.
6
Как-то днем, вскоре после официального окончания сиесты, когда люди еще моргали, потягивались и зевали, пробуждаясь от сладкого сна, над Дорогой Отчаяния разнесся звук, какого она еще не слыхивала.
— Как будто большая пчела, — сказал Бабушка.
— Или рой пчел, — сказал Дедушка Харан.
— Или большой рой больших пчел, — сказал Раджандра Дас.
— Пчелы–убийцы? — спросила Ева Манделла.
— Ничего такого не бывает, — сказал Раэл Манделла.
Близнецы загулькали. Сейчас они учились ходить и постоянно находились в состоянии падения вперед. Ни одна дверь в городе не могла устоять перед ними — отважными, бесстрашными искателями приключений. Пчелы–убийцы их бы не встревожили.
— Больше похоже на мотор самолета, — сказал Микал Марголис.
— Одного мотора? — отважился предположить доктор Алимантандо. — Одномоторный, одноместный кукурузник? — такие самолеты были обычным зрелищем во Второзаконии.
— Больше похоже на двухмоторный аэроплан, — сказал господин Иерихон, напрягая свой тонкий слух. — Двухмоторный, двухместный, и не кукурузник, а пилотажный самолет Ямагучи и Джонс, с двумя моторами Майбах–Вюртель в толкающе–тянущей конфигурации, если не ошибаюсь.
Меж тем звук, кто бы его не издавал, становился все громче и громче. Затем господин Иерихон углядел черную крапинку на лике солнца.
— Вот же он, смотрите!
Завывая, как большой рой пчел–убийц, аэроплан вынырнул из солнца и с громом пронесся на Дорогой Отчаяния. Все пригнулись, за исключением Лимаала и Таасмин, которые проследили за самолетом взглядам и упали, потеряв равновесие.
— Что это было?
— Смотрите, он поворачивает… он возвращается!
Когда самолет достиг верхней точки разворота, зрителям удалось, наконец, разглядеть спикировавшую на них машину. Это была гладкая, акулоподобная тварь с двумя пропеллерами в носу и хвосте, скошенными крыльями и направленным вниз хвостовым оперением. Все заметили яркие тигровое полосы на фюзеляже и зубастую ухмылку на носу. Аэроплан еще раз пронесся на Дорогой Отчаяния, едва не срезав верхушку релейной башни. Все головы снова кивнули. Аэроплан замер в апогее виража и послеполуденной солнце вспыхнуло на полированном металле. Население Дороги Отчаяния махало руками. Аэроплан опять помчался над городом.