Дорога перемен
Шрифт:
Они уехали. Я оглядываю ресторан, чтобы понять, в каком мы городе, но подобные рестораны все на одно лицо. Работник месяца: Вера Круз. Мы используем постное мясо, обжаренное на огне, а не на сковороде.
Из женского туалета выходит прилично одетая старушка.
— Прошу вас, пожалуйста, помогите мне, — подхожу я к ней.
Она оценивающе смотрит на мою одежду, решая, разговаривать со мной или нет. И лезет за кошельком.
— Нет, нет, деньги мне не нужны, — говорю я. — Понимаете, я пытаюсь добраться в Нью-Гэмпшир. Там живет моя мама, она очень больна. Мой приятель
Я отворачиваюсь, затаив дыхание, как будто всхлипывая.
— А в какую школу ты ходишь, милая? — спрашивает старушка.
Я не знаю, что ответить. Единственные известные мне школы находятся в Калифорнии.
— В бостонскую, — улыбаюсь я.
Чтобы как-то отвлечь ее, я, качнувшись, опираюсь о стену. Старушка протягивает мне руку, чтобы я не упала. Я с благодарностью беру ее теплую костлявую руку.
— Простите. Мне что-то нехорошо.
— Представляю! Я довезу тебя до Лаконии, а там посмотрим, нельзя ли посадить тебя на автобус.
Все дело в том, что я на самом деле неважно себя чувствую. Когда я чуть не упала в обморок, я почти не симулировала. Глаза ужасно пекут, а во рту привкус крови. Когда пожилая женщина, которая представилась как миссис Фиппс, протягивает мне руку, чтобы отвести к машине, я с радостью цепляюсь за нее. Вытягиваюсь на заднем сиденье, укрываюсь, как одеялом, жакетом от «Диор» и засыпаю.
Когда я просыпаюсь, миссис Фиппс пристально смотрит на меня в зеркало заднего вида.
— Проснулась, милая. Уже начало одиннадцатого. — Она улыбается и молодеет на глазах. — Тебе лучше?
— Намного чудеснее.
Эту фразу я однажды слышала в старом фильме, и мне всегда хотелось вставить ее в разговор.
— Похоже, у тебя температура, — невозмутимо констатирует она. — У тебя щеки горят. — Я сажусь и смотрю в зеркало. Она права. — Я тут размышляла. Ты похожа на студентку из Виндзора. Я угадала?
Я понятия не имею, как выглядит студентка из Виндзора, поэтому улыбаюсь.
— Еще бы!
— Я занималась у мисс Портер. Но, конечно же, с тех пор прошло уже много лет. — Она останавливает машину у торгового центра, посреди которого стоит странный киоск. — Это Лакония. Ты почти всю дорогу проспала. Где живет твоя мама?
Я секунду непонимающе смотрю на нее, пока не вспоминаю свои слова.
— В Кэрролл, в Уайт-Маунтинс.
Миссис Фиппс кивает и велит мне посидеть в машине. Возвращается она с билетом на автобус и хрустящей десятидолларовой банкнотой.
— Поедешь на автобусе, милая. А это на тот случай, если чего-нибудь захочешь по дороге.
Когда я выбираюсь из машины, она походя, безразлично гладит меня по спине, как погладила бы кота, и дает последние инструкции. Ее лицо напоминает сморщенную сливу. Она передает привет моей маме, а потом садится в свою «тойоту» и, махнув рукой, уезжает. Мне плохо оттого, что она уезжает. Мне плохо, потому что я солгала. Мне плохо оттого, что эта добрая пожилая женщина едет одна в десять часов вечера по той же дороге, что и заводящиеся с пол-оборота дальнобойщики-извращенцы.
Согласно
Я вижу его глаза — вначале нежные, землистого цвета, потом приобретающие грозовой оттенок. Когда они видят меня, то просто вылезают из орбит.
— А ты что здесь делаешь? — улыбается Хадли.
Он распахивает дверь-ширму и выходит на крыльцо. Объект моей любви. Он заключает меня в объятия и приподнимает от земли, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.
— Удивлен?
— Еще бы! — Хадли нежно касается моего лица подушечками пальцев. — Поверить не могу, что ты здесь. — Он вытягивает шею, чтобы выглянуть за перила крыльца. — А с тобой кто?
— Я приехала одна. Сбежала.
— Нет, Ребекка! — Он опускается на ржавый металлический стул. — Ты не можешь здесь оставаться. Как ты думаешь, где в первую очередь будут искать?
От осознания сказанного меня опять качает: неужели все напрасно?
— Меня чуть не изнасиловали, — заливаюсь я слезами. — Мне кажется, я заболела, я не хочу жить у Сэма без тебя. — Из носа течет, и я вытираю его рукавом. — Ты не рад, что я здесь?
— Тс-с… — Он притягивает меня к себе и ставит между коленями. — Разумеется, я рад. — Он целует меня в губы, глаза и лоб. — Ты вся горишь. Что с тобой?
Я рассказываю ему о своем путешествии, все без утайки — в какой-то момент он ударяет кулаком в дверную коробку, а потом смеется.
— Все равно нужно тебя отсюда увести, — настаивает он. — Сэм будет искать.
Он велит мне подождать на крыльце, а сам исчезает внутри дома. Через окно, в уголке, я вижу, что по телевизору показывают телесериал «Сумеречная зона», пушистые розовые тапочки у тахты и квадрат стеганого оранжевого халата.
— Кто там? — слышу я чей-то голос.
Хадли возвращается с двумя одеялами, буханкой хлеба, пластмассовым стаканчиком и тремя банками лапши быстрого приготовления «Шеф Боярди». Все это он запихивает в рюкзак.
— Я сказал маме, что ко мне зашел приятель. И мы идем в бар. Поэтому она не будет волноваться, а если ее станут расспрашивать — ничего не расскажет.
Хадли берет меня за руку и ведет на задний двор, прямо к подножию этой горы.
— Сюда, — говорит он.
Он ставит мою ногу в расщелину и показывает, как взбираться дальше.
На гору Обмана взбираться не слишком трудно. Она выравнивается, потом превращается в плоскую равнину, а после вновь поднимается метра на три, и так далее до самого верха. С высоты птичьего полета гора, должно быть, напоминает египетские пирамиды. Хадли несет рюкзак и карабкается следом за мной, страхуя, чтобы я не упала, — с гордостью могу сказать, что я не упала. Так мы взбираемся где-то час, освещаемые только светом луны.