Дорога славы
Шрифт:
— Эти ткачи безвредны, — сказал он. — Просто здоровые и безобразные. Они даже кусаются не как пауки. Но — смотрите под ноги! — Он потянул меня назад. — У этих штучек даже прикосновение ядовито. Слепые черви. Вот на что нам столько времени понадобилось. Надо было убедиться, что кругом все чисто, прежде чем устанавливать защиту. Ну а теперь, пока она загораживает входы, я еще разок все проверю.
Так называемые слепые черви были полупрозрачными, переливчатого цвета существами, размером с больших гремучих змей и слизисто-мягкие, как дождевой червяк на крючке; я порадовался тому, что они мертвы. Руфо насадил их на свою шпагу, как кошмарный шиш-кебаб, и вынес их через тот проход, через который мы вошли.
Он быстро вернулся, и Стар закончила ограждение.
— Так-то лучше, — сказал он, отдуваясь и принимаясь чистить клинок.
— Не нужны мне тут их ароматы. Они довольно быстро гниют и напоминают по запаху свежеободранные шкуры. Или копру. Я вам не рассказывал о том, как я раз плавал коком на корабле из Сиднея? Так вот тамошний второй помощник никогда не мылся и держал у себя в каюте пингвина. Самку, конечно. Так вот эта птица была не чистоплотнее, чем он сам, и у нее была привычка…
— Руфо, — сказала Стар, — ты не поможешь мне с багажом?
— Иду, миледи.
Мы достали пищу, спальные мешки, запас стрел, то, что нужно Стар для ее колдовства или как его там, и фляги для воды, тоже из складничка. Стар еще раньше предупредила меня, что Карт-Хо-кеш — такое место, где химический состав несовместим с человеческой жизнью; всю еду и питье нам придется взять с собой.
Я посмотрел на эти литровые фляги с неодобрением.
— Малышка, тебе не кажется, что мы слишком сильно урезали пайки и воду?
Она покачала головой.
— Честное слово, нам больше не понадобится.
— Линдберг перелетел Атлантику всего лишь с одним бутербродом с арахисовым маслом, — вставил свое слово и Руфо. — Но я уговаривал его захватить побольше.
— Откуда ты знаешь, что нам больше не пригодится? — не отставал я. — Особенно воды.
— Я свою наполню коньяком, — сказал Руфо. — Вы поделитесь со мной, а я с вами.
— Милорд, любовь моя, вода тяжела. Если мы попытаемся нацепить на себя все против любой неожиданности, как Белый Рыцарь, мы будем слишком нагружены, чтобы сражаться. Мне придется приложить много усилий, чтобы перенести трех человек, оружие и минимум одежды. Живое легче всего; я могу брать энергию у вас обоих. Дальше идут живые в прошлом вещества; вы уже заметили, я думаю, что одежда наша из шерсти, луки из дерева, а веревки из кишок. Тяжелее всего никогда не жившие вещи, особенно сталь, и все же вооружение нам необходимо, и, если бы у нас еще было огнестрельное оружие, я бы изо всех сил постаралась перенести и его, потому что теперь оно нам понадобится. Однако, милорд Герой, я говорю вам это просто для сведения. Решать должны вы — а я уверена, что смогу осилить… о, да еще даже с полцентнера мертвой материи, если нужно. Если вы отберете то, что подскажет ваш гений.
— Мой гений ушел в отпуск. Но Стар, любовь моя, на это есть простой ответ. Бери все.
— Милорд?
— Джоко дал нам на дорогу, как кажется, полтонны еды, столько вина, что можно утопиться, и немножко воды. Плюс широкий выбор лучших в Невии приспособлений для убийства и нанесения ранений и увечий. Вплоть до панцирей. И еще кучу всего. В этом складничке достаточно всего, чтобы выстоять осаду и не есть и не пить ничего в Карт-Хокеше. Но самое прекрасное то, что он весит, в упакованном виде, всего фунтов пятнадцать, а не пятьдесят, которые, как ты сказала, ты сможешь, поднапрягшись, перебросить. Я закреплю его на спине и ничего даже не почувствую. Он меня не притормозит, а, может, даже защитит от удара в спину. Годится?
Выражение лица Стар подошло бы матери, чей ребенок только что раскусил обман насчет аистов и которая раздумывает, как подойти к этому щекотливому вопросу.
— Милорд муж, его масса слишком велика. Я не думаю, что кто-нибудь из ведьм или колдунов смог бы переместить его в одиночку.
— Ну, а сложенный-то?
— Это не меняет дела, милорд, масса все равно не исчезает, даже становится еще опаснее. Представьте себе сильную пружину, скрученную очень туго до небольших размеров и обладающую поэтому большой энергией. Требуется невероятная мощь, чтобы провести складничок через переход в компактном виде; в противном случае он взрывается.
Я вспомнил вымочивший нас грязевой вулкан и перестал спорить.
— Ладно, я не прав. Только один вопрос — если масса никуда не исчезает, почему же он так мало весит в сложенном виде?
На лице Стар вновь появилось обеспокоенное выражение.
— Прошу прощения, милорд, но нам не хватает общего языка — в математическом смысле, который позволил бы мне ответить вам. Это временно: обещаю, что вы сможете научиться, если захотите. Чтобы было удобнее, представьте это себе как прирученное искривление пространства. Или думайте, что масса эта находится так неизмеримо далеко — в ином направлении — от сторон складничка, что местная сила притяжения играет незначительную роль.
Я вспомнил, как когда-то моя бабушка попросила меня объяснить ей, что такое телевизор — что у него внутри, если не смешные картинки. Есть такие вещи, которым нельзя научиться за десять несложных уроков или популярно объяснить массам; они требуют годами морщить лоб. Это звучит как измена в век, когда все отдают дань невежеству, и суждение одного не хуже суждения другого. Но это факт. Как говорит Стар, мир таков, каков он есть, и не прощает невежества.
Но меня все еще разбирало любопытство.
— Стар, а можно как-нибудь изловчиться рассказать мне, почему одно проходит легче, чем другое? Дерево легче, чем железо, например?
Она приняла горестный вид.
— Нет, потому что я сама не знаю. Волшебство — это не научно, это набор способов делать то или иное — способов, которые действуют, но мы часто не знаем почему.
— Здорово похоже на инженерное дело. Конструируешь по теории, а воплощаешь, как придется.
— Да, милорд муж. Волшебник похож на инженера-практика.
— А философ, — встрял Руфо, — это ученый без практического приложения. Вот я — философ. Лучшая из всех профессий.
Стар не обратила внимания на его слова, достала куб для зарисовок и показала мне все, что знала о той огромной башне, из которой мы должны выкрасть Яйцо Феникса. Этот куб казался просто большим кубиком плексигласа и на вид, и на ощупь, и по тому, как на нем оставались отпечатки пальцев.
Однако у нас оказалась длинная указка, которая погружалась в него, как будто куб был сделан из воздуха. Она концом этой указки могла чертить в трех измерениях; он оставлял тонкую светящуюся линию в тех местах, где ей было надо, как на классной доске.