Дорога стали и надежды
Шрифт:
Когда Уколова добралась до кормы, затратив в три раза больше времени, чем до этого шла к носу, насмотрелась она многого. Как так незаметно было раньше, как так вышло, что все эти люди скрывали странные особенности? Она не понимала.
Больше всего бросалась в глаза кожа – загрубевшая, покрытая чем-то, откровенно смахивающим на нарождающуюся чешую или бляшки, вроде тех, что покрывают разных земноводных. Перепонки между пальцами встречались явно у каждого третьего на палубе. А всего на ней, как ни странно, оказалось куда больше различной публики, чем было. Откуда они повылазили, или
Отвращение, появившееся не так давно, отходило. Оставляло лишь странноватое отупение, смахивающее на привыкание. Понятно, что это хорошо для задания, но бороться с самой собой Уколова не хотела, поэтому тихо радовалась, когда увиденная под стареньким пальто толстая нога, покрытая странными наростами, не вызвала рвотных позывов. Она практически дошла, когда прямо перед ней возникло чудесное маленькое создание.
Девчоночка, милая и симпатичненькая, вся такая… девочковая-пре-девочковая, даже с линялыми тряпочками-бантиками в косичках. В домотканом сарафане, меховой жилетке и кожаных сапожках. Косички, к слову, торчали из-под расшитого чем-то мелким и красивым, теплого платка.
– Тетя, а тетя?! – чудо таращилось на нее голубыми глазищами и щелкало семечки, старательно сплевывая кожуру в ладошку. – Хочешь, покажу, какой у меня красивый глазик?
Уколова недоуменно уставилась на нее.
– Во, смотри! – и чудо подняло вверх платок.
Старший лейтенант СБ Новоуфимской Коммунистической Республики, придерживающийся принципов генной сегрегации, вздрогнула. Медленно, с влажным звуком расцепив густые ресницы, на нее смотрел третий глаз, расположенный прямо над переносицей. Очень большой, красивый и самостоятельный. Уколова еще раз вздрогнула, автоматически погладила девчушку по голове и бочком-бочком двинулась к радостно улыбавшемуся ее появлению Семке.
– Хочешь чаю? – поинтересовался паренек. – А?
– Из водорослей?
– Почему? – удивился Семка. – Не, не из водорослей. Вкусный.
– Давай, – махнула на все рукой Уколова. – Не откажусь, спасибо.
– Ты тут только аккуратнее. После…
– После Прорехи всегда что-то случается, знаю. – Уколова качнула станину ПКТ, положив дуги на плечи. – Семен?
– А? – на уже отмытой мордашке паренька расцвели, независимо друг от друга, и улыбка, и румянец. – Что?
– Вон там… – Уколова качнула стволами, указав на почти невидимую серую небесную гусеницу. – Чего такое?
– Это-то, ну… – Семка потоптался на месте. – Это, как его, ну…
Уколова прищурилась. Если Азамат научился врать давно и не краснеть, то водник… Водник не находил себе места, заливаясь еще больше краской. Что ж там осталось такого, о чем лучше не говорить чужакам?
– Ну, это… – Семка вытаращился на реку. – А!
Плеснуло, шихнуло и ударило. Уколова успела обернуться, поняв, что снова что-то произошло. К сожалению, она оказалась права.
ПКТ ударил, зарокотав сразу двумя свинцово-стальными потоками. Уколова хлестнула пулями быструю тень, ощетинившуюся во все стороны шипами, щупальцами и еще какими-то подвижными и длинными отростками на широченной морде. Пули, мягко чпокая, вошли в плотное тело, вспоров толстую кожу, и завязли. Во всяком
– Сом, – констатировал Семка. – Молодой, глупый…
– Молодой?
– Ну да, – паренек поскреб в затылке. Повернулся в сторону возникшего матроса. – Сом выпрыгнул. Отбились…
Снова повернулся к Уколовой.
– Конечно молодой. Маленький. Взрослый умный, он не так поступает. Подплывает под корабль и бьет спиной в борт, раскачивает. Кто не успел, вывалился. Вот тебе и обед. А этот мог бы и прыгнуть, все равно на шипы б напоролся.
Уколова покачала головой. Молодой, надо же, маленький, прыг-скок, вот и хищник сомок. Тьфу ты…
– Твою мать, чтоб им пусто всем было… – Семка побледнел. – Какой чай-то теперь.
На палубе загомонили, кто-то заплакал. Уколова поворочала головой, стараясь понять – в чем дело.
– Эй, старлей! – Зуич, выглянув из-за горбатого бункера, махнул ей. – Оставь там Семку, иди сюда, у тебя оптика есть.
Уколова помогла парню встать у ПКТ и пошла к шкиперу. На палубе снова кучковались, разве что теперь по бортам стояло несколько человек с оружием.
Зуич молча показал налево. Уколова, приложившись к окуляру, присвистнула.
Прямо на них, медленно, наперерез, шла огромная лодка. На носу, сложив руки, стоял кто-то бородатый, в плаще с высоким капюшоном. За ним, темнея слитным пятном, нависали какие-то большие фигуры. Но все это совершенно не пугало, в отличие от некоторых странных вещей.
Лодка шла без паруса, весел или мотора. С носа и боков, натягиваясь от напряжения, тянулись толстые канаты, уходящие в воду. Между бурунами, выдающими непонятные движители, мелькала чья-то голова, украшенная торчащим гребнем.
А еще… вода по бокам лодки бурлила, вспененная движением десятков тел. И почему Уколова не считала, что пловцы имеют какое-то отношение к людям. Разве что очень отдаленное.
– Это наша проблема. – Зуич почесался. – Разрешимая, конечно. Вопрос в том, как?
– Что делать?
– Стрелять. Или платить. Я, если честно, склоняюсь ко второму варианту. Так как плавать мне тут еще долго, ну, относительно, а ссориться с ними не с руки.
– Кто это?
– Дагон, кровосос ненасытный. Тварь мутировавшая, паук безжалостный, сволота беспардонная… Эй, на корме, не стрелять пока!
Зуич засопел, передал штурвал матросу, тут же возникшему рядом. Заскрипел крюком, отвинчивая его протез. Шкипер стоял боком к Уколовой, и она не видела его хитрого приспособления. Потом что-то щелкнуло, Зуич поковырялся в ящике, болтами притянутом к палубе. Довольно засопел, выпрямляясь и со звоном взвел затвор оружия.
Старший лейтенант покачала головой, удивляясь человеческой изобретательности. Ниже вздувшегося бицепса Зуич закрепил самый, что ни на есть обычный АКСУ. Вот только магазин оказался самодельным и большим, с левой стороны кто-то умный, наверняка Митрич, прилепил рукоять со спусковой скобой, отчего Зуич мог спокойно стрелять из этой «машинки».