Дорога стали и надежды
Шрифт:
Работы бойцу ОСНАЗ хватило: Пуля исходил, изъездил и исползал те уголки Башкирии, где не бывал даже на службе. Ходил с медикаментами до Калтасов, в обход фонящего до сплошного треска счетчика Нефтекамска. В Ишимбае, нетронутом прямыми попаданиями, месяц держал оборону на бывшем заводе «Витязь». Как ни смешно, но работал на Комитет республики, тративший найденное золото Госрезерва на пушечное мясо в виде наемников. Дрался с ордой низкорослых мутантов, набежавших на уцелевший Бирск. Получив от «боевого товарища» пулю в ляжку за требуемый карточный долг, убил его и снова подался в бега – «товарищ»
На второй месяц вынужденного похода, подарившего ему много нового, Азамат добрался до небольшого, в десять домов, сельца рядом с Кинель-Черкассами. По дороге случалось разное, но лучшим оказалось знакомство со здоровенным бородачом Зуичем. Он-то и рассказал про людей, живших в дне пути от поселения водников. Те, что неудивительно, косились на чужака с недоверием и нескрываемым желанием скормить его рыбам. Пуля, провожаемый далеко не добрыми взглядами соплеменников Зуича, отправился туда злым, раненым и горевшим желанием набить морду первому попавшемуся. Первым встречным оказалась улыбчивая неожиданность, живущая на самом отшибе Покровки.
Неожиданность попалась с искрящимися серыми глазами, смуглой кожей и несгибаемым характером. Отправиться к цивилизации отказывалась наотрез, заливаясь хохотом на все доводы Азамата и прижимаясь к нему крепким тонким телом с еле заметным пушком на сильных ногах и родимым пятном над… Где находилось родимое пятно было тайной их двоих.
– Черт, как же хорошо… – она потянулась, подмигнув ему. – Хочешь есть?
– Очень. – Азамат не хотел вставать. Ему хотелось лежать и смотреть на нее, не отпуская от себя. Но встать все же требовалось. – Я сейчас, это…
– Это? Ай, не могу… иди уже, герой-любовник! – смеялась она звонко, радуясь неожиданно теплому дню и солнцу. – Я пока схожу, яйца соберу у кур.
– Ты там это, аккуратнее. Их вообще резать уже пора – месяц-полтора, и они нас сами съедят.
Распогодилось. Пуля, в одних брюках и обрезанных резиновых сапогах, прошел через двор к нужнику. Солнце, такое внезапное, пригревало, парила земля, на душе пели соловьи. Или еще какие-то певчие и давно помершие птицы. Как говаривал в подобных моментах умный и начитанный Саныч, ну прямо чистая пастораль.
Сортир Азамат обихаживал сам, с месяц назад. Даже раздобыл в одном из рейдов в Кинель-Черкассы, жуткое заброшенное место, сиденье в заводской упаковке. Правда, его пришлось-таки обшить тканью, но все равно некоторые из соседей специально ходили дивиться эдакой курьезной, хотя и приятной нелепице.
Прикрывая дверь, он почему-то насторожился. Списал на недосып, расстегивая ремень. И замер, услышав вскрик во дворе и стук копыт – если слух не изменял, к ним пожаловало человек пять, не меньше. Пуля взялся за ручку и снова замер. Звук, знакомый до боли, он отличил бы среди тысячи других – лязг затвора не спутаешь ни с чем. Азамат прижался к двери, всматриваясь в крохотное оконце.
Всадников и впрямь оказалось пятеро. Четверо мужчин и одна женщина. Высокая, рыжая, угловатая, с красивым и неприятным лицом. Самым неприятным в ней был «Грач», уверенно лежащий в ладони. Спутники ничем не отличались от самого Азамата во время войны,
Он скрипнул зубами. Глупее ситуации не придумаешь. Пятеро с оружием и он один, в штанах, калошах и с мятой бумажкой в руке и с ножом на поясе. И все. Против пятерых, вооруженных до зубов. Великолепный расклад, как ни крути. Вспомнилась прилипчивая поговорка покойного Сергея Саныча, что тот лепил и к месту, и не к месту:
– Это уж как карта ляжет… Хорошее имя – Карта.
Как ляжет? Хреново легла, что и говорить. Не особо повоюешь в его положении. Что-то не особо верилось в добрые намерения пятерки.
– Выходи, хозяюшка… – рыжая проворковала так ласково, что стало ясно – все очень плохо. – Да брось ты яйца эти, только аккуратно, чтобы не разбились. Ну, иди-ка сюда.
И повернулась к двум, стоявшим справа:
– Дом проверьте, бестолочи, чего ждете?
По ее левой щеке, от глаза и до самого подбородка, расплывалось красное пятно. Пуля насторожился. Его невысокое счастье, пахнущее медом, лечила людей и не только людей – собирала травы, делала мази и отвары. Аптек и врачей в округе как-то и почему-то не водилось. Один раз пропадала где-то, появляясь молчаливой и задумчивой. Где была – не говорила. А случилось это не так давно, всего с неделю назад. Азамат вцепился пальцами в доски, загнав занозу под ноготь. Сердце колошматило, ожидая чего-то страшного.
– Ну, красавица, иди-иди ко мне, не бойся… – рыжая нагнулась, опершись на лошадиную шею локтем. – Что это у меня на щеке? Не подскажешь?
Азамат затрясся, видя только всадников, ждал ответа.
– Это химический ожог. Я же говорила, надо добавлять вытяжку понемногу и обязательно разводить или спиртом, или…
– Сука… – процедила рыжая. – Говорила она, как же. Специально все сделала, а мне теперь как?
Хлопнула дверь.
– Пусто. Но Рябой не наврал, мужик ее здесь. Куртка висит, ствол вот, хороший ствол. И обрез нашли.
– И где твой петушок, курочка ты моя? – голос рыжей ощутимо срывался. Нервно и высоко вибрировал, выдавал прорывающуюся истеричную злобу. – В доме нет, во дворе не видно… В сортире, небось? Хорошо тебе с ним трахается, сука, а? Красавицей себя считаешь?!! Где?!!
«Молчи! – Азамат стиснул рукоять ножа. – Молчи, не отвечай… Пожалуйста, только молчи!»
Она ответила. В сраную, ненужную, глупую рифму. Так, как он и ждал, смело и безрассудно. Выстрелы, слившись в один, раздались сразу же за ответом. Пуля прижался лбом к доскам, еле слышно засопел. Вдохнул-выдохнул, понимая – времени практически нет.
Всего всадников пятеро. Двое спешились, идя к нему. Еще двое закрывают рыжую, а ее сбрасывать со счетов нельзя. Из оружия – нож и он сам, Азамат. Нырять в дерьмо не стоило: сам Пуля, встретившись как-то с вонючим, но от того не ставшим безопасным человеком с острым клинком, научился бросать в дырку гранаты.
– Сортир проверьте, – рыжая не успокаивалась, истерика в голосе не проходила. – Хотя… сначала расстреляйте, потом проверьте.
Выстрелы ударили сразу, в два ствола. Хрустели доски, пахло легкой гарью и щепками. Строчили из обычных «семьдесят четвертых» АК, пули все же вязли в плотной древесине.