Дорога в никуда. Часть вторая. Под чёрными знамёнами
Шрифт:
Подавление восстание в Славгородском уезде способствовало проведению в прилегающих областях призыва в белую армию новобранцев 1898-1899 годов рождения. Мобильный и послушный воле своего атамана отряд не только пресек неповиновение, но и изъял в уезде более двух тысяч винтовок привезенных с германского фронта, собрал с провинившегося населения хлеб и деньги. Отзывая прославившегося на Урале атамана и его сверхбоеспособный отряд, завистники из войскового штаба в Омске рассчитывали, что Анненков вдали от боевых действий закиснет, воинский дух и дисциплина его отряда, в результате карательных операций, неминуемо упадёт. И в конце-концов, он из героя войны с большевиками должен превратиться в обыкновенного душегуба-карателя, которому, после неминуемой победы белого движения, вряд ли перепадёт много славы и наград. Чрезмерная популярность всегда рождает много врагов. Но злопыхатели на этот раз просчитались. Они никак не ожидали, что у молодого атамана кроме талантов боевого командира,
Жестокость и храбрость, на войне эти качества соседствуют, сочетаются. Крайне жесток был и атаман Анненков, но в то же время обладал даром очаровывать, заражать людей своим примером, идеями. Жестокими и бесстрашными были или становились его соратники и подчиненные, ведь они верили ему, брали с него пример. Он их называл братьями, и они искренне считали его своим старшим братом...
ГЛАВА 2
Дочь купца первой гильдии Ипполита Кузмича Хардина Лиза, читая письма Полины всегда испытывала чувство подспудной, неосознанной зависти. Нет, Лиза завидовала не красоте подруги, даже не тому, что она вышла замуж. В отличие от нее Полина обладала удивительной способностью радоваться жизни несмотря ни на что. И ещё одно обстоятельство вызывало у Лизы определенное чувство зависти, причем уже давно. Конечно Семипалатинск не станица, а губернский центр, один из крупнейших городов в Сибири, и отец у нее, как никак, один из богатейших купцов. Да вот только, хоть и богат Ипполит Кузмич, а всё-таки в городе далеко не первое лицо, не то что отец Полины у себя в станице.
Их отцы были знакомы очень давно. Не одну сотню тысяч рублей заработал купец Хардин благодаря содействию атамана Фокина, когда минуя обязательные чиновничьи проволочки и без лишних взяток вывозил с Гусиной пристани своими пароходами отборную верхнеиртышскую пшеницу к себе на склад-элеватор и дальше по России и на экспорт, за границу. Полина жила в их доме большую часть из тех семи лет, что училась в гимназии, и потом когда заканчивала гимназический педкласс. Лиза и Полина фактически выросли вместе, делили одну комнату и множество больших и малых девичьих секретов. В четырнадцатом году Лиза вместе с отцом и матерью, опять же на своем пароходе отправилась в гости к подруге и три недели пользовались гостеприимством станичного атамана и его хлебосольной супруги. Конечно, Усть-Бухтарма показалась ей изрядной дырой, ни тебе кинематогрофа, ни театра, ни цирка, ни балов и прочих развлечений, нет ни блестящих офицеров, ни воспитанных молодых людей, молодёжь все больше неотесана и малообразованна. Но чему, тем не менее, позавидовала тогда Лиза, тому, что в этой большой военизированной деревне отец Полины являлся самым большим начальником, и подруга там имела возможность вести себя не иначе как местная принцесса. Увы, у отца Лизы при всех его капиталах реальная власть ограничивалась двухэтажным домом, двором, магазином, складами, элеватором и пароходами, и потому его дочь в Семипалатинске вести себя также как Полина в станице не могла. Не могла носиться на лошади, одеваться в то, что на ум взбредет, и ей при этом никто вслух замечания сделать не посмеет, разве что родная мать, или любящий отец иногда пожурят. Очень часто так бывает, когда человек имея нечто с рождения, не представляет истинной ценности оного, и мечтает о том, чего не имеет. Лиза, имея богатейшего отца, мечтала именно о власти и потому выйти замуж хотела только за человека ею наделенного. И вот завтра предстоит торжественная встреча на городском вокзале Анненкова, человека уже ставшего легендой, вызывавший одновременно и восхищение и ужас. Среди семипалатинских барышень ходили самые невероятные слухи о лихом атамане, о необычных ритуалах заведенных в его отряде... и о том, что он совершенно равнодушен к женщинам. Какая ерунда, почему равнодушен, ведь он же мужчина? Значит, просто ещё не встретил ту, которая сможет тронуть его сердце. В депутацию почетных граждан для торжественной встречи входил и Ипполит Кузмич. Лиза упросила отца... В общем, для вручения хлеб-соли из нескольких претенденток выбрали ее. И вот с утра Лиза, наряженная в сарафан и кокошник, репетировала перед большим зеркалом ритуал подношения. А всевозможные пышные ритуалы с оркестром атаман, по всему, любил.
Когда к перрону подходил личный поезд атамана, оркестр заиграл "Слався", а разодетая публика, состоявшая
Удлиненное, некрасивое лицо атамана, в котором ничего не указывало на породу, его дворянское происхождение, не выражало никаких чувств, когда он принимал хлеб-соль. Лишь мельком взглянул он на депутацию и девушку, одетую в национальный русский наряд, подававшую ему блюдо... Но вот, когда вслед за этим ему поднесли генеральские погоны в натуральную величину... из чистого золота добытого на прииске Акжал, Георгиевского уезда... Это его по-настоящему тронуло, он явно не ожидал такого подарка. Не ожидал он и того, что местные купцы так расщедрятся, хоть и слышал об их баснословных богатствах.
После встречи состоялись банкет и бал, но Анненков совсем не напоминал виновника торжества, ел мало и совсем не пил вина. При нем и его офицеры вели себя более чем скромно. Лиза чуть не плакала от досады. И тут прахом пошли все ее приготовления. На бал она одела свое лучшее платье, но бал с самого начала как-то не получался. Даже местные офицеры из частей и служб расквартированного в городе частей 2-го Степного корпуса при аскете-атамане не решались предаваться развлечениям, а анненковцы... Чувствовалось, что среди "партизан" не так уж много "истинных" офицеров, кто не был произведен из казачьих вахмистров, или урядников. Скучая в обществе знакомых девиц, Лиза увидела, как к ее отцу подошёл какой-то хорунжий-анненковец. По выправке и манерам чувствовалось, что и он совсем недавно и скоропалительно произведен в офицеры из казаков. Тем не мене отец пожал этому увальню руку и стал с ним оживленно разговаривать. Потом Ипполит Кузмич взял хоруежего за локоть, подвёл к Лизе и представил:
– Вот дочка, познакомься, хорунжий Степан Решетников. Представляешь, какой сюрприз, он брат мужа Полины Фокиной, которая теперь уже Полина Решетникова. Хорунжий, это моя дочь Лиза, ближайшая подруга вашей невестки. Вы, наверное, знаете, Поля нам как родная...
Наконец всё-таки начался настоящий бал. Начался по давно уже заведенной традиции вальсом "На сопках Манжурии", но танцующих сначала набралось немного. В отличие от большинства прочих дам и барышень, кавалер у Лизы вроде бы обозначился. Но это был совсем не тот кавалер. Брат мужа Полины оказался на редкость неотесанным мужланом, по всему попавший на бал впервые. Танцевать ни вальс, ни какие другие "благородные" танцы он не умел, в чем, ничуть не стесняясь, сразу же и признался. Зато Лиза узнала от него массу подробностей о жизни своей подруги в доме мужа, о чем Полина в письмах умалчивала. Степан вообще оказался довольно говорливым:
– ... Я ж чего к папаше-то вашему подошел. Гляжу личность мне его знакомая. Подумал и вспомнил. Это же купец, который у нашего станичного атамана Тихона Никитича, пшеницу кажный год покупает, и склады на Гусиной пристане держит. Не один раз папаша ваш к нам в станицу приезжал, вот я его и припомнил. И вас барышня я помню, летом 14-го, аккурат перед войной, вы с им, папашей вашим и матушкой приезжали, в доме у атамана нашего гостевали. Ну, тогда-то вы еще совсем молоденькая были, а счас не узнать... барышня видная. Кабы не папаша ваш, не узнал бы ни за что,- Степан сделал что-то вроде комплимента, и вновь принялся рассказывать о причинах побудивших его подойти к Ипполиту Кузмичу.
– Так вот, думаю, раз он, папаша ваш, нашего станичного атамана хороший знакомец, и здесь человек не маленький, то я как теперь Тихону Никитичу сродственник, то, значится, имею все права тоже с ним поручкаться...
Это многословное обоснование настолько утомило Лизу, что она поспешила направить рассказ хорунжего несколько в иное русло:
– А вы, значит, у Анненкова служите?
– Так точно, у Бориса Владимирыча.
– А дома давно не были?
– С месяц назад ездил, как раз опосля славгородских дел. Небось, слышали, как мы этим мужикам ввалили по...- тут хорунжий хотел вставить крепкое словцо, но вовремя спохватился.- Извиняйте барышня, чуть по-нашему по казацки не сказал, забылся что с образованной барышней разговор веду. Дома-то как приехал, не раз вот так же скажу что-нибудь, а на меня, то мать, то отец цыкают. Дескать, не матерись, у нас Поленька, она к словам таким непривычная. Вот и пришлось в родном доме рот чуть не на замке держать.