Дорога в Рим
Шрифт:
— Рад тебя видеть, — улыбнулся ветеран. — Тарквиний с тобой?
— Нет, — смущенно ответил юноша. — Остался в капитолийском храме.
Секунд вопросительно поднял бровь, и Ромул рассказал все как было. И о куриной крови, хлынувшей на восток, и о перьях, уносимых ветром туда же — в непонятном знамении. И о козленке, и о тревоге гаруспика при взгляде на печень.
Секунд выпрямился.
— Цезарю и вправду грозит опасность?
— Тарквиний в этом уверен. Все случится завтра, в сенате. И я не намерен сидеть
— Да и охрана ему не помешает, — проворчал патер. — Что он думал, когда распускал испанскую стражу?
— Потому я к тебе и пришел. Я думал, может, ветераны сумеют помочь…
— Конечно.
Ромул облегченно вздохнул и принялся обсуждать с Секундом, как лучше защитить Цезаря. Они рассудили, что надежнее всего будет окружить носилки диктатора, как только он подъедет к сенату. Одно присутствие боевых ветеранов насторожит, а то и отпугнет заговорщиков, если же убийцы все же попытаются напасть, то нарвутся лишь на кровавую расправу почти без шансов на успех: политикам против бывалых легионеров не выстоять.
Тарквиний вернулся намного позже, и Ромул заподозрил, не увидел ли гаруспик еще чего-нибудь важного во внутренностях козленка. При мысли о Бренне, судьбу которого Ромул тоже надеялся выяснить при гадании, юношу окатило стыдом — как он мог забыть! Тарквиний, впрочем, коротко обронил, что не увидел больше ничего важного, и как ни мучился Ромул вопросами о галле, пришлось отложить их до другого раза. Завтрашний день важнее.
— Ты себе места не находишь, — озабоченно заметил Тарквиний.
— Просто надо выспаться. — Ромулу не хотелось долгих разговоров.
— По-прежнему намерен предупредить Цезаря?
— Конечно, — отрезал юноша. — А ты что, поступил бы иначе?
Гаруспик покачал головой.
— Не мне вмешиваться в чужую судьбу. И кроме того, я не стану помогать Риму. Он слишком беспощадно обошелся с моим народом.
— Минули уже сотни лет!
— У меня с прошлым связь прямее некуда, — печально заметил Тарквиний. — Я — последний гаруспик. По милости римлян.
— Конечно. Прости, — пробормотал Ромул, все больше понимая ненависть друга к римскому государству. И все же Тарквиний, верный своим убеждения, не пытался отговорить его от завтрашнего визита к Цезарю. Значит, и сам Ромул должен следовать тому, что считает правильным… Задумавшись о Цезаре, Фабиоле и своем отношении к ним, юноша вздрогнул от следующих слов друга:
— Ты ведь и сам можешь заглянуть в будущее.
— Нет, — виновато отозвался Ромул, зная, что отказом причиняет гаруспику боль. — Извини. Пророчествовать — это не для меня.
Тарквиний понимающе улыбнулся.
— Человек лишь исполняет то, для чего предназначен. Бывает добрым. Бывает верным и мужественным. Бывает истинным воином. Этого более чем достаточно.
Ромул, в котором от слов гаруспика вспыхнула гордость, смущенно метнул в друга благодарный взгляд. Значит, надо следовать зову сердца. Завтра он предупредит Цезаря и отвратит убийство. Потом обсудит дела с Фабиолой. Как бы ни противоречили его поступки устремлениям сестры, он не хотел, чтобы вражда между ними продолжалась.
«А вдруг она права? — неожиданно подумал Ромул. — Если Цезарь изнасиловал мать, неужели он не заслуживает смерти? Нет, Цезарь на такое не способен, — ответил он сам себе. — Цезарь не виноват».
Мысленно твердя эту истину, юноша попрощался с Тарквинием и Секундом. Выглянув на улицу, где у двери по-щенячьи преданно ждал Маттий, Ромул попросил его прийти на рассвете. Маттий уж точно ничего не знал о видениях гаруспика, и Ромул соврал ему, будто ушел из храма оттого, что неважно себя почувствовал. Пророчества Тарквиния должны остаться в тайне, а Маттий всего лишь мальчишка, хоть и преданный.
Напоследок наведавшись в митреум, Ромул ушел к себе в комнату. Вечер утих, сгущалась ночь. Оставалось лишь дождаться, пока настанет новый день.
Иды марта.
Сны приходили яркие и тревожные — Цезарь, Фабиола и Тарквиний сменяли друг друга в путаных, сбивчивых картинах, Ромул мучительно метался на постели всю ночь. Проснувшись в поту, он не помнил ни единой подробности, одни только лица. Спрашивать толкований у гаруспика юноша вопреки обыкновению не стал и в полном смятении вышел во двор посмотреть, который час. Еще не светало, однако в мощеном дворе уже готовились к битве солдаты Секунда. Оперенные бронзовые шлемы и тяжелые скутумы ветераны предпочли не брать, чтобы не привлекать внимания, и ограничились кольчугами, скрыв их под плащами.
Слегка успокоенный зрелищем, Ромул вернулся к себе. Прицепив к поясу гладиус и кинжал, он решил не надевать доспехов и не брать щита: меч с кинжалом и без того насторожат охранников Цезаря, а рисковать тем, что его не пропустят к диктатору, сегодня нельзя. Напоследок Ромул прикрепил к тунике две золотые фалеры, которыми несказанно гордился. Награды помогут миновать стражу, а может, и напомнят Цезарю о трех предыдущих встречах и тогда диктатор серьезнее отнесется к предупреждениям Ромула.
Гаруспик с неизменной секирой на плече уже ждал у выхода. Ромул не удивился, лишь в очередной раз оценил его преданность: что бы Тарквиний ни думал о Риме и Цезаре, в решающий миг он будет рядом.
— Удачи!
— Спасибо, — ответил Ромул. — Надеюсь, она не понадобится.
— А как насчет Фабиолы? — После вчерашнего гадания гаруспик впервые упомянул о девушке.
— Я не стану ее упоминать. А уж как повернется дело после ареста заговорщиков — не знаю. — Ромул, словно смиряясь с неизбежным, пожал плечами. — Все в воле богов. Если обойдется, поговорю с Фабиолой после.