Дорога во тьму
Шрифт:
Выехав вслед за Пежо бандитов, медленно и задумчиво покатил по скучному промышленному району Северного вокзала. Злость не прошла, но ее отодвинула на второй план апатия и, что совершенно мне не свойственно, хандра. Не мешало бы отвлечься, но я четко понимал, что единственное желание на данный момент, изрядно напиться.
Не желая докапываться до причин своего душевного упадка, предпочел задуматься о криминальном положении в столице, заметно ухудшившемся за последние годы. Все это произошло не на ровном месте, а имело серьезные основания, в том числе экономические. Из процветающей страны-кредитора Франция превратилась в крупного должника, особенно Соединенным Штатам за военные поставки. Промышленное
Большие надежды возлагались на будущие репарации от поверженного врага. Но, несмотря на действующее перемирие, страны-победительницы только в январе соберутся в Париже, чтобы выработать окончательные условия, на которых будут заключены мирные договоры, там же и оговорятся сроки и размеры платежей, которые возложат на Германию и страны, воевавшие на ее стороне.
Экономическое расслоение в обществе существенно возросло, жизненный уровень основной части населения понизился. На фоне этого серьезно активизировалась как деятельность профсоюзов, так и различных радикальных партий, в первую очередь - анархистских, а также коммунистической и социалистической направленности. Большое влияние на умы левых лидеров, особенно молодежи, оказывали идеи, провозглашенные Октябрьским переворотом в России. Однако движение "матери порядка" под черными знаменами в значительной мере свелось к элементарному грабежу, бандитизму и вымогательству, как в случае с этим Эженом Лателье.
Такие авантюристы, сбиваясь в стаи и, лишь компрометируя принципы анархии, промышляли в городе и до войны. А теперь, пользуясь слабостью властей, окончательно потеряли страх. Меня это, конечно, мало касалось, но портило внешний облик Парижа, а потому действовало на нервы.
Поняв, что любые размышления не улучшают настроения, предпочел сделать то, что планировал. Вернувшись домой, проигнорировав вопросительно-встревоженный взгляд отца, спустился в спасительный подвал. Нанеся существенный ущерб винному погребу, заснул, как и желал более всего, без сновидений.
Глава 02.
В доме стояла гнетущая тишина и почти полная темнота. Мрак гостиной развеивался лишь тусклым светом уличного светильника на крыльце, проникающим в высокие окна с поднятыми шторами. Тишину едва нарушал тихий плеск коньяка в бокале, который я задумчиво покачивал в руке. Пустота и темнота в душе сливались с моим окружением. Слабый всплеск мысли задавался равнодушным вопросом: "Куда на ночь глядя отправился старик, уже пять месяцев с моего возвращения практически не покидавший любимого кресла?".
Псы на месте я отчетливо слышал их сонное дыхание под лестницей, значит, вечерняя прогулка исключалась. А, с другой стороны, не все ли равно? Напротив, хоть не раздражает своим увещевающим тоном, да не сверлит мне спину сочувственно-встревоженным взглядом. Надоело это до чертей зеленых. Скорее всего, откладывать переезд на квартиру больше не стоит, вряд ли уживемся под одной крышей, если так и будет продолжаться. Не нравятся ему мои перемены? А чего он ждал от вампира? Все, хватит с меня. Теперь точно знаю, что я за существо и как должны жить мне подобные, все иное осталось в прошлом. Его сын не вернулся с войны, и уж жалеть я о своих слабостях, конечно, не собираюсь. Вообще заметил, что любые проявления сожаления напрочь оставили меня, будто и не было в жизни ничего ценного или дорогого. Все, что происходило вокруг, вызывало либо раздражение, либо саркастичное удовлетворение.
К примеру, состоявшаяся в конце концов встреча с Дюкре в банке, когда я снимал со счета наличные. Не колеблясь, внушил постаревшему от тревог банкиру, что навещал их с супругой в числе первых, разумеется, выразил самые искренние соболезнования и до сих пор молюсь за Луку всем святым. Вот и решен светский вопрос, и усилий не требовалось. Еще проще обошлось с Золтаном. После событий в мастерской мы не встречались, не знаю, насколько справился Астор с объяснениями, но друг не захотел удостовериться лично в моей сущности. Через несколько недель, опять же от отца, я узнал, что, закрыв салон и передав дела мастерских поправившемуся Леговцу-старшему, Золтан отбыл к берегам Америки. Помнится, он еще до войны поговаривал о своем желании ближе познакомиться с работой Генри Форда, если появится возможность, то и перенять опыт у крупнейшего автомобилестроителя. Попутного, как говорится, ветра.
Допив коньяк, я спокойно накинул пальто, шляпу, взял из комода перчатки и трость с подставки. Ночь обещала быть заурядной, ничего стоящего для меня не предвещалось, в последнее время абсолютно перестало что-либо происходить, внимание мое ничто не привлекало, разве что мелких поводов для раздражения находилось все больше. Но лучше очередная скучная ночь в компании пустоголовых девиц и тех, кто называет меня своим другом, а на поверку рады напиться за мой счет, чем очередная порция "понимающих" взглядов, а то и новой проповеди вернувшегося старика.
Погода испортилась, резкими порывами ветра с неба срывались крупные холодные капли дождя. "Вполне может и весенняя гроза разразиться", - с мстительной радостью подумал я.
Проигнорировав автомобиль, я зашагал по пустынной сумеречной улице. В последнее время у меня вошло в привычку передвигаться пешком. Не зная, чем себя развлечь и развеять мрак, злобу и тяжесть в душе, я питался по старинке охотясь, не внушая жертвам спокойствия и бесстрашия. Мне доставляло удовольствие, спрыгнув с крыши прямо перед перепуганным до полуобморочного состояния поздним прохожим, зажать ему рот ладонью и чувствовать, как он бессмысленно дергается в моих железных тисках, как хрипит, холодеет от ужаса, пока я насыщаюсь его кровью. Я даже не утруждал себя стирать им воспоминания, оставляя на память пережитый кошмар, внушая лишь, что это, конечно, был не кровопийца, а просто сумасшедший маньяк или бешеный зверь. Но рассказывать они об этом не имеют права, эту тайну им предстояло унести с собой в могилу. Настроение мое в некоторой степени улучшалось после такой трапезы.
Конечно, большее удовольствие получал, когда удавалось отследить кого-нибудь из тех отожравшихся в тылу дельцов или революционеров-анархистов, трусливых шакалов, откупившихся от службы или дезертировавших. К сожалению, они попадались не так часто, как хотелось бы. Поэтому я специально выбирал в жертвы полных матрон или обрюзгших лавочников. В общем, всех тех, кого нам пришлось защищать, кто являл собой смысл сражения, тех, кто представлял Францию, тихо сидя в теплом доме, трясясь за закрытыми дверьми, уповая, что другие прольют за них кровь на полях боев, другие сохранят их свободу и независимость. Самое время пролить немного крови и им, восполнить баланс, уравновесить силы.
Конечно, я не мог не заметить, что нашего брата в послевоенном городе стало на порядок больше. Закономерно, но это раздражало. Часто до меня доносилось довольное причмокивание из переулков, где справляли трапезу такие же, как я. Кажется, законы и порядки, которыми так хвалился наш достопочтенный Совет, себя уже не оправдывают. Складывалось ощущение, что никому нет дела до того, что творится на мостовых покалеченного Парижа. Страна зализывала раны, бандиты и монстры пользовались хаосом. Все идет своим чередом.