Дорога во тьму
Шрифт:
Но самое ужасное, по словам очевидцев, это ангельские улыбки на лицах убитых, словно они уснули и видели хороший сон. И совершенно непонятно, почему никто не услышал ни крика, ни стона в ночной тишине.
Несколько дней в пансионе царил страх на грани паники. Это был беспрецедентный случай, трагедия, с какой еще не сталкивались стены заведения за всю историю его существования. Наверное, каждого встретившегося с подобным в первую очередь одолевали гнетущие вопросы о нечеловеческой жестокости и бессмысленной ее демонстрации. Какие демоны могли овладеть разумным существом, чтобы превратить его в страшную убийцу?
Ответов на этот вопрос никто дать так и не смог, следствие зашло в тупик, а в сердцах людей, в том числе и моем, надолго поселился страх. А ведь и я могла оказаться на месте одной из тех несчастных девушек, не поспеши я уединиться в своей комнате.
Чтобы избежать повторения случившегося, меня с тремя младшими девочками поселили на время каникул в одну спальню, где с нами всю ночь оставалась воспитательница, а на воротах вместе со сторожем, а также в холле пансиона круглосуточно дежурили полицейские. Теперь мне и мечтать не приходилось о том, чтобы уединиться в саду хоть ненадолго, воспитательницы не оставляли нас ни на секунду. Да я и сама, пожалуй, не рискнула бы выйти одна за дверь.
Тем не менее, после каникул постепенно все вернулось в прежнее русло, разве что присмотр за нами еще более усилился, и мы сами стали осторожнее. В конце концов, все сошлись во мнении, что подобное зверство мог совершить лишь умалишенный маньяк или язычник, потому что ни один богобоязненный человек в здравом уме не способен на столь страшное преступление.
Глава 07.
Прошло еще четыре года моего пребывания в пансионе. Ужасная трагедия забывалась, постепенно обрастая вымышленными подробностями и превращаясь в страшилку для новеньких.
Я терпеливо дожидалась, когда Марко сочтет меня достаточно взрослой, чтобы приехать за мной и исполнить свое обещание. Девушки имели возможность покинуть пансион, достигнув возраста замужества, но для этого, естественно, требовалось согласие родителей или опекунов. Мне еще в позапрошлом году исполнилось шестнадцать, но, возможно, мистер Аластер отказал моему кузену. Или Марко считает меня еще недостаточно взрослой? А, может быть, он хочет, чтобы я сначала закончила колледж? Или он опять находится где-то в отъезде по своим мужским делам? По крайней мере, опекун, приезжая поздравить меня с днем рождения, ничего мне о нем не говорил, а я, естественно, не имела права спрашивать.
Но ни разу у меня и сомнения не мелькнуло, что кузен не выполнит своих слов. Значит, я просто должна ждать столько сколько нужно, хотя бы до самого окончания пансиона.
Среди прочих знаний, которыми мы овладевали по программе женского колледжа, много внимания уделялось подготовке по курсу сестер милосердия, а уход за больными являлся его важной частью. Поэтому, когда в нашем лазарете появлялись заболевшие, старшие воспитанницы непременно привлекались как к исполнению обязанностей сиделок, так и, под руководством доктора или его помощницы, к выполнению различных медицинских процедур.
Старенький лекарь, обучавший нас премудростям своей профессии, работавший при пансионе, не отличался особым рвением и не мучил воспитанниц разными новомодными лекарствами. Почувствовав даже небольшое недомогание, девочки с удовольствием обращались к мистеру Ламберту Годтфри. Он никогда не отказывал нам в возможности законным образом увильнуть от скучных занятий, денек-другой провести в лазарете, где не нужно было просыпаться рано утром по звуку колокольчика. Худощавый подслеповатый старичок с аккуратно подстриженной бородкой, насквозь пропахший лекарствами, был с нами неизменно добр и никогда не разоблачал даже откровенных симулянток.
Пощупав пульс, деликатно прослушав легкие через сорочку с помощью деревянной слуховой трубки—стетоскопа и заглянув сквозь пенсне в горло, покачав седой головой, он обычно назначал очередным «страдалицам» постельный режим, усиленное питание, а в качестве лечения солодковую микстуру от кашля и лакричные пастилки. Также, по указанию доктора Ламберта, его помощница или старшие воспитанницы делали больным компрессы, уксусные обтирания, для укрепления организма давали по ложке вино Мариани с листьями коки, а при сильной лихорадке — порошок из коры хинного дерева.
Но иногда, к сожалению, случались проблемы и посерьезнее. И когда познаний мистера Годтфри оказывалось недостаточно, то собирался медицинский консилиум. Из городского госпиталя вызывались другие врачи в помощь нашему. Тогда в ход шли уже не только мятные капли, но и инъекции, которые с помощью большого страшного шприца также делала нам помощница доктора.
Таких тяжелых больных, требующих особого ухода, обычно помещали отдельно, в маленькие комнаты лазарета, где стояло лишь по одной кровати с тумбочкой да стул для сиделки. Так и в этот раз, когда одна из воспитанниц, вернувшись после рождественских каникул в пансион, тяжело заболела дифтерией, а следом за ней и еще двое, для их лечения привлекли дополнительные силы.
Как ни старались оградить пансион от распространения инфекции, вскоре и я оказалась на больничной койке с дифтерийным крупом. Несмотря на получаемое лечение, внезапно умерла самая первая заболевшая девушка.
Руководство пансиона переполошилось и сообщило о болезни родственникам воспитанниц. Но я об этом ничего не знала, потому что уже лежала с сильной лихорадкой, с трудом дыша через забитое пленками горло.
Время болезни я почти не помню. С трудом мне удавалось разобрать голоса врачей, негромко обсуждающих варианты лечения и вероятность того, что я не выживу. Но это меня почему-то совсем не пугало, да и вообще почти не вызывало эмоций, возможно, мне все это чудилось.
Потом я, кажется, узнала раздраженный голос моего опекуна, отчитывающего нашего мистера Годтфри. Позже мистер Аластер обсуждал с падре Джиэнпэоло возможность моего венчания в таком состоянии и настаивал на своем праве как опекуна выдать меня замуж и дать за меня согласие на брак. А когда священник категорически отказал, опекун злился и рассуждал о наследстве.
«Венчание? — всплыло в моем воспаленном жаром мозгу. — Значит, Марко все-таки решил посвататься. Значит, он где-то рядом!»
Как ни странно, эта мысль вызвала во мне куда больше эмоций, чем известие о возможной смерти. Мне вдруг очень сильно захотелось поправиться, не могла же я умереть теперь, когда счастье так близко.