Дорогая Дори
Шрифт:
— То есть из каждого сложного положения есть простой выход, — сказал Дуайт. — Я прав?
— Больше, чем ты можешь себе представить, — согласился я, прикидывая, как бы провести время с Лейси. Ей-Богу, она была хорошенькой девушкой — или, во всяком случае, старалась казаться таковой. Даже при самых благоприятных обстоятельствах Дори трудно было назвать симпатичной. Это было качество, которое не имело ничего общего ни с бережливостью, ни с изобретательностью.
— А это что такое? — спросила Лейси, и я понял, что она обращается ко мне.
Я сидел нога на ногу,
— Моя жена пришила такие пуговицы на черные носки, — объяснил я. — Чтобы в темноте я не спутал их с коричневыми.
Лейси и Дуайт уставились на меня.
— Так, — сказала Лейси. — Глупее не придумаешь.
Я почувствовал, что краснею.
— Да? А как бы ты решила эту проблему?
— Будь ты моим мужем, Хью, то носил бы один носок коричневый, а другой черный.
Я расхохотался так, что расплескал пиво. Дуайт, одобрительно улыбаясь моему хорошему настроению, вытер лужицу на стойке, пустив в ход самое настоящее полотенце. Лейси засмеялась вместе со мной. Ее вообще было легко рассмешить.
— Чего вы так развеселились? — спросил Дуайт.
— Мне понравилась идея носить один носок коричневый, а другой черный, — объяснил я ему. — До чего удивительно простое решение проблемы.
— Простота — это вообще ключ к жизни, — напомнил мне Дуайт.
Может, и к смерти, подумал я про себя. Я не мог отделаться от мыслей, какую жизнь мне приходится вести с Дори. И я усложнял проблему, которая на деле решалась куда как просто, — проблему, которая имела отношение к существованию Дори на этой планете. Дуайт, как всегда, изрек умную мысль, избавив меня от необходимости принимать нелегкое решение.
Следующим утром я положил на подоконник, высунув ее в окно, палку от метлы и посмотрел на Вторую авеню, что бурлила жизнью в десяти этажах подо мной. Затем опустил оконную раму, прижав палку таким образом, что она высовывалась на несколько футов. Убедившись, что ни в холле, ни на лестничной площадке никого нет, я поднялся на два этажа, где располагался служебный выход на крышу, пересек ее и подошел к той стороне, что выходила на Вторую авеню.
Я всегда боялся высоты, но заставил себя свеситься с крыши, пока в двух этажах внизу не увидел торчащую из нашего окна палку. После чего я осторожно отступил назад и ключами процарапал на шиферной черепице крыши метку. Содрогнувшись, я в последний раз бросил взгляд на улицу внизу и заторопился в квартиру.
Убедившись, что меня никто не видел, вытащил палку и поставил ее в стояк последней модели, который некогда был картонной трубкой из-под бумажного полотенца. Я понял, как решить проблему, учитывая, что Дори достаточно сильна и неукротима. Выкинуть ее в окно мне будет не под силу. Кроме того, обязательно останутся следы борьбы. Криминалистика достигла такого уровня, что их обязательно найдут.
Когда Дори вернулась после утренней встречи с редактором, я встретил ее с привычной для себя раболепной почтительностью. И, слушая стрекот пишущей машинки в соседней комнате, тупо смотрел на экран телевизора, где шла какая-то мыльная опера. Набираясь мужества, я думал о своей внутренней драме.
Беспрерывный треск клавиш прекратился. Дори просматривала свое творение. Я поймал себя на дикой мысли: можно ли при помощи обыкновенной зубной пасты устранить кровь? Не об этом ли она пишет в одной из своих колонок?
Теперь все это неважно, сказал я себе и позвал ее: «Дори!»
Она вошла в гостиную с раздраженным выражением лица, на котором еще лежал отсвет вдохновенного творчества. Дори терпеть не могла, когда ее отрывали от работы.
— На час я заказал столик у «Ринальди», — сообщил я ей. «Ринальди» был один из самых дорогих ресторанов в городе, специализировавшийся на лобстерах, которых Дори ненавидела.
Ее высветленные лимонной кислотой брови сошлись на переносице.
— Ты… что?
Когда Дори начала орать, я опустил руку и включил спрятанный под креслом диктофон. Все прошло как нельзя лучше. Я завел ее так, что она вопила не умолкая минут пять.
Этим вечером ужин состоял из риса, нескольких листиков салата и пары кубиков говяжьего концентрата. Я покаялся. Дори пошла на то, чтобы заключить со мной перемирие. За чашкой ячменного кофе она проинформировала, что прощает мое недостойное поведение. Посуду сегодня мыл я.
ерез два дня, когда мы сидели в гостиной, просматривая каждый свою часть утренней газеты, я с трудом сглотнул комок в горле и сказал, что недавно заметил нечто, достойное ее профессионального внимания.
— И что же это такое? — с подозрением спросила она, поскольку ей никогда не доводилось слышать от меня мыслей, достойных использования в ее колонке.
— Вчера я был на крыше, — сказал я.
— Ради Бога, чего тебя туда понесло?
Я почувствовал, как в мозгу стали лихорадочно проворачиваться шестеренки моего замысла.
— Никогда там раньше не был… даже не представлял, как все выглядит.
Дори удивленно уставилась на меня.
— И вот что я хочу сказать, — продолжил я. — На соседней крыше увидел очень интересный флюгер. Похоже, что он самодельный, но так ловко выкроен из старой пивной банки…
Дори опустила на колени свою часть газеты и заинтересованно повернулась ко мне.
— Из пивной банки? — переспросила она. Вне всякого сомнения, она уже прокручивала сотни вариантов применения пустых пивных банок — вазы, стаканчики для карандашей, горшки для цветов, — но вот флюгер ей не приходил на ум.
Я опустил газету и улыбнулся, давая понять, насколько заразителен ее энтузиазм.
— Идем, — сказал я. — Сама увидишь.
Она тут же вскочила, ибо уже не могла думать ни о чем другом, а только о новой теме своей колонки. Поднимаясь с кресла, я включил диктофон, который был поставлен на полную громкость воспроизведения.
К тому времени, когда мы оказались на крыше, прокрутились две минуты пустой пленки и в нашей квартире стали раздаваться вопли Дори, которые она издавала во время нашей последней ссоры. Их должен будет услышать по крайней мере хоть один из соседей.