Дорогой чести
Шрифт:
— Пойдемте туда. Не пожалеете!
А у самого глаза смеются и на губах хитринка. Мне все равно, куда идти, а про Петушка и говорить не приходится — ничего не слышит и не видит: собой занят, красуется.
Лухманов говорит Петушку:
— В прошлое воскресенье я там одну девушку видал… Вот это да!..
Петушок загорелся:
— Где?
— Вон там… О, да она опять здесь. Только заранее говорю: у тебя ничего не выйдет.
Петушок голову вскинул.
— Ой ли! Нет таких бастионов… — и вдруг осекся, посмотрел пристально вперед и уже совсем тихо сказал:
— Бывает, конечно… Но у меня..
И совсем умолк.
Глянул и я.
Вот даю вам слово, что не специально придумал для романтики, а как было, так и рассказываю. Стоит она — легкая, как ласточка, в голубом купальнике, и смотрит на море. Волосы кудрявые ветер шевелит. Глаза — бирюза. А когда на розовых губах дрогнула улыбка, так зубы ее и сверкнули, как море на солнце. Да… Подтянулись мы, осмотрелись, подходим ближе.
— Чудо, а не девушка! — тихо сказал Петушок.
А Лухманов подзадоривает Петушка, проникновенно так шепчет ему на ухо:
— Не про тебя… Не та мореходность.
В жар бросило Петушка от этих слов, вспыхнул он, сбил бескозырку на затылок.
— У меня-то? Захочу, и со мной она будет!
А сам, вижу, оробел малость.
— Ничего не выйдет. Не по тебе… И вообще — слаб, — жужжит на ухо Лухманов.
— Будет со мной дружить! — почти крикнул Петушок.
Тут я заметил, что девушка повела бровью, и понял, что эти слова дошли до нее. А Петушок приободрился и смело подошел к девушке.
— Доброе утро!
— Уже день, — равнодушно заметила она.
— На вас глядя, забываешь об этом.
— Вы всем такое говорите?
— А разве все такие, как вы? — улыбнулся Петушок.
Девушка смутилась, отвернулась. Ох, и язычок у этого Петушка. Ведет дальше наступление, осмелел и уже морские словечки ввертывает. Ну, думаю, не устоит девушка.
— Разрешите узнать ваши позывные: прошу «добро» на знакомство.
— Так сразу?
— В воскресенье разрешается, — уверил Петушок.
— Впервые слышу, — с сомнением ответила она.
— И притом, — продолжал Петушок, — военно-морская этика не находит в таком знакомстве ничего плохого.
— Но я не вижу и необходимости в нем.
— Но ведь и катастрофы не будет.
— Лично для меня — да, — загадочно ответила девушка и улыбнулась.
— В таком случае разрешите представиться: Петр Петухов. А это мои друзья. Тот, что по правому борту, — Иван Лухманов, корабельный литератор, гитарист и моралист. Любит читать военно-морские морали до зевоты и вообще философ. По левому борту — Фрол Рында, флагманский балалаечник — играет на балалайке, значит, неисправимый молчальник и беспросветная скромность.
Девушка засмеялась, протянула нам руку.
— Бригантина, — назвала она себя.
Петушок просиял.
— О, от вашего имени веет морской романтикой Признаюсь: я сам имею к этому делу прямое отношение. Сожалею, что век парусного флота давно закатился. А как прекрасно было! Бом-утлегарь-бакштаги! Бом-брамсели! Брам-стеньги! — одни только названия чего стоят!
— Бим-бом-брам, — засмеялась Бригантина. — Да, вы правы. Сколько в этих словах красоты, силы, движения! Бим-бом-брам — и словно ветер странствий над головой прозвенит.
Как-то сразу же после этих слов не понравилась мне эта Бригантина. Ну, думаю, сошлись два пустозвона — водой не разольешь. Лухманов молчит и ухмыляется. А Петушок держится козырем, снисходительно посматривает на нас, сыплет шутками, и гордость так и выпирает из него.
А Бригантина между тем приглашает нас на ял.
— Так давайте же походим под парусами, хлебнем соленого ветерка. Приятно с моряками пройтись! — И скок в ял. Уселась на корме, у руля, и кричит: — Команде в ял! Быстро, не мешкать!
Ну, я не привык ждать повторений приказания — прыгнул. Лухманов тоже. А Петушок замешкался. Вижу, не по нутру ему такой оборот дела. Знал я, что он хотя и козыряет морскими словечками, а практически в морском деле не очень-то силен. Все больше в своей канцелярии отсиживается, среди бумаг.
Бригантина кричит ему:
— Не отставать, романтик моря! В наших жилах кровь, а не водица.
Нехотя, но влез-таки Петушок в ял.
— Отваливай!
Ну, отвалили, а дальше, доложу вам, такой аврал начался, что сам морской бог не разберет.
Бригантина командует: «Рангоут ставить! Паруса поднять!»
Носимся по ялу, а Бригантина, знай, покрикивает. Должен сказать, команды она подает правильно и по порядку, но чаще всего обращается к Петушку. А Петушок тычется туда-сюда, хватается за что попало. Вижу, дело плохо — помогать надо другу. Нельзя же допустить, чтобы девушка посрамила моряка в морском деле. Закрываю я Петра от взглядов Бригантины, шепчу ему, что и как делать, помогаю. Ну, поставили все-таки рангоут, разобрали фалы, подняли паруса. Ветерок — напористый такой, упругий — подхватил парусину, развернул, надул до звона. Полетели мы по волнам наперегонки с ветром.
А Бригантина командует:
— Передать фока и кливер-шкоты Петру Петухову! Погуляем с моряком на просторе!
— Есть, передать! — с радостью ответил Лухманов и сунул в руки Петушку пучок шкотов. Ухватился он за них обеими руками, как малое дитя за мамкин подол. Вижу: окончательно померк Петушок, улетучился из него гонорок. А Бригантина не унимается:
— Всем, кроме Петухова, под банки!
Команда есть команда: сели под банки, сидим. Шепчу Лухманову:
— Что же это — осрамит Петушка. Нельзя допускать такое.