Дорогой плотин
Шрифт:
Ивану хоть и удивились, но отреагировали спокойно. Поцокали, пойкали, но оленей обещали сыскать. Но ближе к утру, а сейчас его, изнурённого марафоном уложили в сенях крайнего домика. Домики были самыми обычными. Видно, что рука человека с Большой земли давно поменяла жизнь этих береговых чукчей и они, в отличие, от континентальных, кочевых собратьев давно позабыли про чумы.
Иван забылся сном, но ненадолго. Через несколько часов его будто толкнуло в бок. Он вскочил, туго соображая, где он и что он. Тупо вылез на улицу. На северо-востоке, в спокойном море, там, где громоздились торосами вечные
На солнце идти было нельзя, если только плыть. Иван, по-прежнему плохо соображая, нарыл утлое судёнышко, спрыгнул в него и погрёб обгрызенными вёслами к светилу. Кругом всё замерло, море плоско отражало всё, что не влезло внутрь. Иван резал эту гладь, удаляясь от берега.
Тут он вроде как проснулся. Тряхнул головой, сбрасывая наваждение. Огляделся. Присвистнул. Полоска берега виднелась уже где-то на горизонте — так он сильно отдалился.
— Эко меня прихватило. Шаманы, что ли, какие наколдовали, — усмехнулся он, удивляясь такому повороту.
Тут ему в голову полезли отчего-то мысли о челюскинцах. Вроде как бы и не случайно: море, лёд, Уэлен этот, откуда взлетали, в том числе, спасающие их самолёты… Но чего вдруг вспомнилось?
— Всё эти повороты исторические. И личности. Шмидты всякие, — бурчал Иван, гребя к берегу. Тишина вокруг давила и пригибала. Он на своей лодочке рассекал глухую гладь, плеская вёслами. — И что же всё-таки меня подняло? — продолжал бубнить сам с собой Иван. И сам он не заметил в размышлениях, как снова накрыло. Точнее, наваждения прежнего вроде не случилось, но вот антураж вокруг слепился сказочный. Берег замылился, будто и не было его. Какая-то муть образовалась заместо берега. Иван, наконец, заметил, что вокруг всё несколько изменилось. — Вот так-так… Туману, что ли, нанесло?
Но нет, это был не туман. Точнее, видимость скралась, будто облако село. Но Иван понимал, что это не просто природная непогода. Скрылась и вода, затихли всплески от вёсел. Будто воспарила утлая лодчонка в пространстве. Иван удивляться и поражаться уже не мог, с интересом стал наблюдать, чего такое вокруг будет происходить. Всё равно от его действий уже ничего не зависело. Это было очевидно. И вспомнились ему видения тогдашние, крымские. Как он с верхотуры какой-то небывалой наблюдал за всяческими шорохами земными, масштабными или не очень. Так и есть, подобное возникло и сейчас.
«Вот оно! Вот он, Великий Переход! Сработало!» — ликовал Иван. Но тут же одёрнул себя, вспомнив про друзей, про Таню. «Но ведь если тут всё произойдёт, то всё настоящее не имеет смысла… так ведь?», — размышлял он. Совершенно спокойно ведь размышлял. А вокруг творилось представление.
Возникали объёмные картины, сродни северному сиянию, в красках.
Мелькали образа дореволюционные, предвоенные. Челюскинцев тоже, кстати, показали. Москва строящаяся, Волга-Дон. Войну тяжело было смотреть, но куда деваться — было и такое. Какие-то моменты, видно, краеугольные, про те, в которых история раздваивается, показывались подробно. И чем ближе к времени, когда Иван родился, тем медленнее крутилось всё. Притормаживал маховик.
И вот уже деревня их, Шипилово, родная, стоит невредимая, не покорёженная городской застройкой.
Мелькнула искорка, мол, тут тоже раздвоение. И всё укрупнилось, и совсем застопорилось.
— Ага, намёк мне, что важное сейчас. Понял, не совсем дурак, — кивнул Иван, расположившись поудобнее на банке — лодочка никуда не делась, он так и сидел в утлом судёнышке. Было ни жарко, ни холодно — как-то безразлично. Иван не замечал окружающих условий.
Зрелище было не такое уж и волнующе: деревня себе и деревня; мелькали люди; сады цвели, потом роняли яблоки, потом листья, потом уже были снегири и снег; пруд замерзал и оттаивал.
— Ну, и? — поразился Иван. — Вроде мы это и так знали. Чего делать-то?
Взглянув в изображение, понял, что сразу не доглядел, не понял всех деталей. Года, шли, а деревня оставалась! Вот уже и дома сменились, и машины появились явно фантастические. Может, даже летательные. Но деревня оставалась! Не было многоэтажек и всеобщего заасфальтирования. Посад оставался посадом. Дороги прямели, но не гробили всё под своим асфальтом.
— Стоп! — вскрикнул Иван. И картинка движущаяся послушно остановилась. — Назад! — скомандовал Иван. Поехало и назад. — Где же это всё началось… Так, здесь мне привычно, всё понятно, а здесь слома нет, деревня осталась…хм… — мудрил он, гоняя «кино» взад-вперёд. — Да когда же, чёрт возьми, в другую колею спихнулось?!
Тут он и понял когда…МКАД! Кольцо не замкнулось вокруг Москвы, вот когда…
Замерло это мгновение. Застыли все обстоятельства. Иван ясно понял, что вот он, тот решающий момент, который они уже проскочили. Но именно он, именно сейчас в этом месте громадной будущей плотины может пошевелить ход истории так, что она двинет другим путём.
Он тронул весло и лодку закружило. Замелькали события, года и люди…
Очнулся он на берегу. Рядом виднелись явно футуристические постройки. Было безлюдно. Иван встал и отряхнулся, стал вертеть головой. Когда взглянул на восток, так и остался с кривой шеей.
Махина сооружения тянулась в сторону Аляски, скрываясь дугой за горизонтом.
— Плотина… — прошептал Иван, всё поняв разом. — Осталось понять, в какой год меня махнуло, и назад когти рвать.
— Эй, товарищ! Вы кто такой? — окликнул его из-за спины человек в форме. Форма была хороша: что-то такое невесомое, с лёгким шуршанием облегавшее стройный стан парня.
— Так я это, — Иван в панике начал соображать, чего делать. «Сейчас застряну тут в какой-нибудь тюрьме, и хана моим светлым планам», — и решил рубить с плеча. — А какой год сейчас, товарищ? — мозг работал чётко и быстро. Иван понял, что если «товарищи» в ходу, значит, уже не всё так плохо.
— Тридцать седьмой, — послушно ответил человек. — А вы кто всё-таки такой? Здесь, вообще, нельзя посторонним находиться.
— Я путешественник во времени, — улыбнулся по-доброму Иван. Какой «тридцать седьмой» две тысячи или две тысячи сто, интересно. Иван предположил, что такие вещи — переходы во времени — их тут не должны удивлять. — Ага.
— Чего? — скривился человек. То есть, удивился всё-таки.
— Ну, это, из прошлого я, — уверенно лепил Иван, но уже без прежнего энтузиазма. — А плотину кто построил?