Досадийский эксперимент
Шрифт:
– Что сподвигло Высшего магистра прославленных Бегущих обрушить свод цивилизации?
Макки говорил буднично, без пафоса – так говорят между собой равные по рангу.
Аричу было трудно сразу свыкнуться со статусом клиента. Макки отчетливо понимал, о чем сейчас думает говачин. Он должен был принять его как говачина. Но Макки не был говачином, и все же его приняли в ряды говачинских легумов… И если он видел этот самый сокровенный ритуал…
Арич наконец заговорил:
– Где вы видели этот ритуал?
– Я видел его у
– У Сухих Голов?
– Да.
– Они знали, что вы все видели?
– Они сами пригласили меня присутствовать.
– Как вам удалось сбросить кожу?
– Они расцарапали меня до крови и сохранили соскоб.
Арич ненадолго задумался. Сухие Головы играли в свою собственную тайную игру в говачинской политике, и теперь тайна перестала быть тайной. С этим придется считаться. Чего они хотели этим добиться?
– На вас нет никаких татуировок.
– Я не подавал формального прошения о членстве в филуме Сухих Голов.
– Почему?
– Потому что я принес присягу Бюро Саботажа.
– Сухие Головы это знали?
– Мало того, они это одобрили.
– Но что побудило их к этому?
Макки улыбнулся.
Арич посмотрел на занавешенный альков в дальнем конце святилища, потом снова взглянул на Макки. Ищет сходства с Лягушачьим Богом?
– За этим есть нечто большее.
Макки пожал плечами. Арич принялся рассуждать вслух:
– Сухие Головы поддержали Клодика в его преступлении, когда вы…
– Не в преступлении.
– Принимаю эту поправку. Вы добились свободы для Клодика. И после вашей победы Сухие Головы пригласили вас присутствовать на ритуале очищения.
– Говачин в Бюро Саботажа не может исполнять две присяги сразу.
– Но легум служит только Закону!
– Бюро Саботажа и говачинский Закон не противоречат друг другу.
– И Сухие Головы хотят заставить нас в это поверить.
– В это верят многие говачины.
– Но процесс Клодика не был настоящим испытанием.
До Макки вдруг дошло: Арич сожалеет о чем-то большем, нежели о проигрыше. Он готов рискнуть любыми деньгами, лишь бы сохранить надежду. Надо направить разговор в иное русло.
– Я ваш легум.
Арич ответил с явным смирением:
– Да, это так.
– Ваш легум хочет знать о проблеме, возникшей на Досади.
– Никакая вещь не является проблемой до тех пор, пока не вызывает достаточной озабоченности. – Арич бросил взгляд на ящик, лежавший на коленях Макки. – Мы имеем дело с разными ценностями, с изменениями ценностей.
Макки не поверил, что говачин оправдывается, но слова Арича заставили его призадуматься. Говачины самым непостижимым образом умели сочетать уважение и неуважение к Закону и к действиям любого правительства. В основе всего лежали их неизменные ритуалы, но все остальное было текучим и зыбким, как волны моря, в котором они зародились. Целью ритуалов было сохранение этой текучести. Любой коммуникационный обмен с говачинами был лишен сколько-нибудь надежной опоры. Они каждый раз вели себя по-другому, и в этой изменчивости было что-то религиозное. Такова была их природа. Любое основание временно и преходяще. Закон создан для того, чтобы меняться. Таков был их катехизис. Быть легумом – это значит понимать, куда можно ступать, а куда – нет.
– Сухие Головы делали что-то иное, – сказал Макки.
Это замечание повергло Арича в уныние. В грудных желудочках послышался свист.
– Народы Конфедерации сознающих выступают в самых разнообразных формах: уривы (он бросил быстрый взгляд на дверь), соборипы, лаклаки, калебаны, пан-спекки, паленки, чизеры, тапризиоты, люди, мы – говачины… их очень и очень много. Неизвестное в наших взаимоотношениях не поддается подсчету.
– Да, это так же невозможно, как сосчитать капли в море.
Арич фыркнул, а затем продолжил:
– Некоторые болезни передаются от существа к существу, преодолевая межвидовые барьеры.
Макки изумленно уставился на Арича. Не была ли Досади станцией для проведения какого-то медицинского эксперимента? Нет, это решительно невозможно! Не было бы никаких оснований для секретности. Секретность мешает изучению проблем, которые касаются всех, и говачины прекрасно это понимают.
– Вы не изучаете болезни, поражающие говачинов и людей.
– Некоторые болезни поражают психику, и их причину невозможно свести к воздействию какого-либо физического носителя.
Макки очень серьезно отнесся к этому утверждению. Несмотря на то что говачинские определения были трудны для понимания, нужно было признать, что говачины не допускали патологического поведения, – да, поведение могло быть разным, но ни в коем случае не патологическим. Можно было бросить вызов Закону, но никто не смел нарушить ритуал. В этом отношении говачины отличались настоящей одержимостью. От нарушителей ритуалов безжалостно избавлялись. Это требовало огромных усилий для того, чтобы поддерживать отношения с другими биологическими видами.
Арич между тем продолжал:
– Ужасающие психологические трения возникают, когда разные виды вынуждены адаптироваться к новому образу мышления и жизни. Мы ищем новые знания в этой отрасли науки о поведении.
Макки кивнул.
Один его учитель из Сухих Голов говорил: «Как бы это ни было больно, но жизнь должна либо приспособиться, либо погибнуть».
Это очень откровенное высказывание о том, как говачины применяли свои знания в отношении самих себя. Закон преображался, но преображался он на фундаменте, изменять который было абсолютно непозволительно. Как нам понять, где мы сейчас и где мы находились раньше? Впрочем, встречи и столкновения с другими видами изменяли и фундамент. Жизнь приспосабливалась – добровольно или принудительно.