Досадная ошибка
Шрифт:
Я устало помассировал переносицу:
– Муза Сидоровна, давайте попробуем начать все сначала: скажите, как на дэка появилась мемориальная доска Тетереву?
– Не морочьте мне голову, прошу вас, уходите, у меня много работы.
Баранина взяла со стола первые попавшиеся под руку ноты и принялась сосредоточенно изучать их, хоть они и были перевернуты вверх тормашками. Ее внешность не могла бы вызвать у меня симпатии, даже если бы она не кривила губы и не морщила нос. У нее была толстая, пористая кожа, густо покрытая тональным кремом, широкие скулы и квадратный подбородок обросли салом настолько, что лицо походило
Я не собирался так просто отступаться:
– У вас много работы, а у меня много свободного времени – мы гармонично уравновешиваем друг друга. Так что насчет доски?
Баранина подняла на меня круглые от возмущения глаза:
– Не понимаю, о чем вы?
– О доске.
– Зачем вы сюда пришли? Что вам вообще надо?
– Я хочу найти того, кто допустил грубую ошибку на доске…
– Слушайте, вы в своем уме? У вас, что, осеннее обострение? Может, вызвать вам скорую?
– Муза Сидоровна, доска на дэка установлена по вашей инициативе?
– О господи… – простонала Баранина и уткнулась лицом в ладонь.
– И все же?
Не было похоже, что я доконал Баранину – ее слоновья кожа выдержала бы «дробины» и посерьезнее моих. Я молчал. Мне было любопытно наблюдать за тем, как она ломает передо мной комедию, театрально выражая чуждые ей эмоции. Наконец она подняла на меня злые глаза – по ним было видно, что ей до чертиков надоело это представление.
– Это инициатива общественности. Вы удовлетворены?
– «Общественности»? Звучит как-то общо.
– И тем не менее это так.
– Кто конкретно установил доску?
– Рабочие.
– Ну разумеется. Вы читали текст на доске?
– Боже, как вы меня утомили… У меня голова болит…
– Прошу вас, ответьте, да или нет?
– Да. Нет. То есть, разумеется, но я уже не помню, – путано призналась Баранина.
– И вы не заметили, что на ней допущена орфографическая ошибка?
– Если вы сейчас же не уберетесь отсюда, я вызову полицию!
Продолжать в том же духе было бессмысленно. Одно было очевидно: Баранина боялась, и оттого сильно нервничала. Думается, страх остаться крайней соперничал в ней со страхом перед кем-то неизвестным, кого она выгораживала. Эти страхи не были антагонистичными, поскольку любой исход был бы не в ее пользу. Ведь слететь с должности директору муниципального учреждения одинаково просто, как оскандалившись на весь город, так и став неугодным кому-нибудь из городской администрации.
Я поднялся со стула.
– Читайте «Горноморсквуд», – посоветовал я Бараниной вместо прощания. – Но только, умоляю вас, не на ночь.
Я вышел за дверь с твердой уверенностью, что этой ночью Бараниной будет не до сна. Ничего, будет знать, как позволять кому бы то ни было вешать безграмотную доску на городском дворце культуры.
Глава 4
Я остановился в коридоре у окна. Досадное чувство охватывало меня все больше: не успев начать расследование, я сразу же наткнулся на глухую стену. Такую же серую и мрачную, как соседний «Банкер-билдинг», что уродливой глыбой загораживал вид на Голливудские холмы. Сплошная стена… стена, сквозь которую нельзя пройти. Только и остается, что ходить вдоль нее, к чему я не привык.
Мне стало зябко от одного только взгляда на ссутуленных пешеходов, бредущих по тротуару вдоль ломбардов и микрокредитных организаций «Банкер-билдинга», чередующихся с пустыми витринами с вывесками «АРЕНДА». Я отпил из бутылки. В груди растеклось тепло, но оптимизма от этого не прибавилось. Вид из окна по-прежнему навевал на меня уныние. Такая картина не могла бы вдохновить даже утонченного ценителя скандинавских постимпрессионистов с их серой мазней, вправленной в золотые рамы… Стоп! Неожиданная догадка нарушила ход моих невеселых мыслей.
Я отвернулся от окна и огляделся. Мимо меня шел ученик музыкальной школы, на ходу листая нотную тетрадку. Я остановил его за плечо:
– Эй, ниньо, а где тут у вас красный уголок?
Мальчик поднял на меня округлившиеся глаза.
– Туалет там, – он показал пальцем направление, – в конце коридора.
Я мысленно чертыхнулся из-за своей оплошности: бедное потерянное поколение, как ему жить дальше? Мы, «сорокалетние старики», совершенно отстали от современной жизни. Ну откуда нынешним детям знать, что такое красный уголок?
Я постарался исправиться:
– Извини, я хотел узнать, где музей? – Еще большее удивление отразилось в глазах смышленого мальчика, и я поспешил с объяснениями, пока он не послал меня куда-нибудь подальше туалета: – Не краеведческий музей. У вас в школе ведь есть свой собственный музей? Или хоть какая-нибудь комната с экспонатами, стендами и стенгазетами?
– А-а, – понимающе ответил он. – Во-он в том зале у нас проходят торжественные линейки, – мальчик показал пальцем на двустворчатую дверь, следующую за кабинетом Бараниной. – Там много чего есть такого…
– Спасибо, ниньо, и не пропускай линейки, это пригодится в жизни, – поблагодарил я его, уже шагая в указанном направлении, окрыленный догадкой – все просто: такое исторически значимое для дворца культуры событие, как навешивание мемориальной доски на фасад, не могло остаться не увековеченным на фотобумаге!
Дверь в актовый зал оказалась не заперта. Зал был размером с директорский кабинет. В центре, перед полукруглым возвышением сцены, ровными рядами стояли стулья, стулья, стулья… Лишь вдоль стены, чередуясь с колоннами, да в простенках между окнами были расставлены застекленные выставочные витрины. Экспонаты меня не интересовали, и я вглядывался в фотографии на стенах, быстро переходя от одной к другой.
Я задержался напротив серии фотографий под общим заголовком: «Свято чтим и помним». На центральном фотоснимке была запечатлена группа из дюжины женщин, выстроившихся в ряд перед колонной у входа во дворец культуры, на которой красовалась тетеревская доска. Яркое солнце залило всю площадку перед входом – был погожий весенний день. Лица у женщин были радостными. Все улыбались. Среди них я узнал лишь луноликую Баранину да гардеробщицу в вылинявшем тиаре. Все остальные мне были незнакомы.
Одна из женщин, та, что стояла в центре группы, не могла не привлечь к себе внимания. Прямо под доской, выкатив грудь колесом, по стойке смирно стояла низкорослая, грузная особа. В руках она держала пышный букет сирени. Женщины по обе стороны чуть склонились к ней, как былинки, прильнувшие к грибу. Обычно на торжественных мероприятиях так выглядят только самые почетные гости.